Глава 2. 1967 год.
Визит “императора пытки”. – Гудрун Энсслин. – Убийство Бенно Онезорга. – Круг насилия замкнулся. – “Независимая следственная комиссия”. – Хорст Малер. – Андреас Баадер.

В июне 1967 года студенческие волнения возобновились с новой силой. Причиной этому послужило известие о намерении иранского шаха Мохаммеда Реза Пехлеви (Mohammed Reza Pehlevi) нанести официальный визит в Западный Берлин.

Накануне прибытия высокопоставленного гостя в правой западногерманской прессе стала проводиться откровенная рекламная компания, призванная создать благоприятный, европеизированный имидж кровавому диктатору. Правые газеты и журналы изобиловали красочными описаниями персидского двора, великолепие которого словно было списано со страниц “Тысяча и одной ночи”.

Свою лепту в “проиранский промоушн” внесла неотразимая красавица, супруга иранского диктатора, шахиня Фара. Она опубликовала в одном из популярных западногерманских журналов бездарно состряпанную статью о жизни её семейства. В статье Иран представал благополучной, развитой страной, граждане которой если и не купаются в изобилии и роскоши, то, как минимум, живут в полном достатке и ни в чём не нуждаются. Фара писала о том, что летние месяцы в Иране очень жаркие и её семья, как и большинство персидских семей, проводит это время на побережье Каспийского моря...

Столь наглая и циничная дезинформация не могла пройти мимо блистательной и язвительной журналистки Ульрики Майнхоф.
Уже через несколько дней в Западном Берлине начинает распространяться небольшая брошюра, принадлежащая её перу.
Майнхоф задаётся вопросом: не слишком ли преувеличено “большинство персидских семей”?
Западногерманская журналистка писала о том, что годовой доход основной части населения Ирана не превышает и $100. Каждый день персидские женщины теряют своих детей от голода и болезней. Чтобы хоть как-то свести концы с концами, им приходится по 14 часов в день надрываться на производстве знаменитых персидских ковров. Неужели они тоже проводят летние месяцы на побережье Каспия?

Объективности ради стоит отметить, что иранский шах Риза Пехлеви производил ошеломляющее впечатление на публику и был весьма популярен на Западе. В те дни мало кому из политиков удавалось заслужить симпатии столь широких европейских масс. Он был красивым, статным мужчиной, всем своим видом внушавшим окружающим незыблемость королевской власти, несмотря на то, что он был лишь вторым поколением императорской династии, основанной его отцом. Многие в мире восхищались иранским шахом за его желание реформировать свою страну и вырвать её из бездны многовекового восточного невежества.

За первые годы своего правления ему удалось провести целый ряд весьма прогрессивных законов. В частности, не взирая на крайне агрессивный мусульманский консерватизм, он смог предоставить больше прав женщинам Ирана.

Однако у “обновлённого, реформированного Ирана” была тщательно скрытая от посторонних глаз негативная сторона. Придя к власти, новый иранский правитель стал проводить политику откровенного внутригосударственного террора. Тысячи оппозиционеров, не сумевшие скрыться за пределами Ирана, были жестоко репрессированы и оказались в застенках тайной государственной полиции САВАК, по сути, являвшейся инструментом государственного террора, на который опиралась власть шаха. Любое проявление инакомыслия каралось незамедлительно. Бесследно пропадали люди.

Немногие, кому удалось вырваться из застенок САВАК, рассказывали ужасающие вещи. Политзаключённые подвергались жесточайшим, по-восточному изощрённым пыткам. Людей поджаривали на медленном огне, держа на раскалённой решётке. Сдирали живьём кожу, сажали на кол или постепенно скармливали крысам. Быстрая смерть в застенках САВАК являлась проявлением высшего шахского милосердия.
Несмотря на усилия западногерманских властей, всецело поддерживающих иранский режим, накануне визита шаха информация о пытках просочилась на страницы немецких газет. Сам факт прибытия в страну “императора пытки”, вызвал столь бурную волну возмущения среди студентов, что это вылилось в ожесточённые уличные бои. Для многих западных немцев шахский режим ассоциировался с фашизмом, кровоточащей раной Германии, а поддержка его режима - с содействием современному фашизму.

Перед прибытием шаха, запланированным на 2 июня 1967 года, западногерманские власти предприняли ряд беспрецедентных мер, призванных обеспечить безопасность высокого гостя.
В эпоху Холодной войны посещение прозападными государственными деятелями и политиками во время официального визита в ФРГ Западного Берлина и знаменитой “берлинской стены” , стало своего рода ритуалом. Несмотря на предупреждения о царящих в Западном Берлине настроениях, шах Реза Пехлеви решил не отклоняться от сложившейся традиции и посетить бывшую столицу неразделённой, довоенной Германии.

Для поддержания порядка на время визита иранского шаха, федеральное министерство внутренних дел ФРГ привело в состояние высшей боевой готовности более 5000 полицейских и бойцов национальной жандармерии.
Полиция продумала всё.
От путей следования шахского кортежа и путей экстренной эвакуации до больниц, готовых в случае необходимости оказать срочную медицинскую помощь высокому гостю.
Автобаны, по которым должен был проследовать кортеж, были блокированы. Все места, которые планировал посетить шах, были оцеплены крупными силами полиции и жандармерии.
Дошло даже до того, что находившиеся в Германии иранские оппозиционеры без какого-либо правового основания были подвергнуты аресту.

В ночь с 30 на 31 мая члены “Социалистического Немецкого Студенческого Союза” и “Конфедерации Иранских Студентов” расклеили по всему Западному Берлину, оригинальные плакаты о розыске и задержании опасного преступника шаха Ирана Мохаммеда Реза Пехлеви с заголовком “Убийство”.

Правоохранительные органы и муниципальные власти Западного Берлина бросили все силы на то, чтобы очистить стены города от плакатов, однако, белые следы на стенах как нельзя лучше свидетельствовали о той ненависти, которую испытывали к иранскому диктатору широкие студенческие массы и западногерманская интеллигенция.

Первые демонстрации протеста начались вечером 1 июня 1967 года у военного представительства Чехословакии в Западном Берлине. Сотни жителей Берлина собрались у военной миссии Чехословакии, чтобы выразить свой протест против любезного приёма иранского шаха в Праге. Это стало своего рода репетицией перед началом студенческих пикетов протеста.

Утром 2 июня 1967 года, в день прибытия иранского шаха, по местному телевидению в утреннем блоке новостей начальник полиции Эрих Дуэнзинг обратился к населению с просьбой немедленно сообщать правоохранительным органам о провокаторах и зачинщиках беспорядков.
Улицы Западного Берлина походили на осаждённый город, готовящийся к отражению последнего, решительного приступа.
Сотрудники спецслужб шныряли по городу, стараясь выявить потенциальных зачинщиков беспорядков. Многие полицейские впоследствии вспоминали о том, что в правоохранительных органах ФРГ царила атмосфера истерии. Некоторые офицеры даже высказывали мысль о том, что посещение шахом Западного Берлина в данных условиях граничит с безумием, угрожающим привести к непредсказуемым последствиям. Тем не менее, выбор был сделан.

Более того, по распоряжению бургомистра Западного Берлина, полиция получила полную свободу действия для подавления любых выступлений со стороны студентов или иранской оппозиции. Одним словом, было сделано всё, чтобы произошла катастрофа поистине национального масштаба.

Сотни приверженцев шаха, большинство из которых составляли агенты иранской тайной полиции САВАК, получили возможность в аэропорту встретить императорскую семью. Размахивая иранскими флагами и праздничными транспарантами, они должны были создавать пред лицом шаха “правильное” общественное мнение. Когда иранский диктатор с супругой ехали по улицам Западного Берлина, множество людей встречали их "восторженным ликованием". Полиция заранее позаботилась о том, чтобы элементы, настроенные антишахски, не смогли в больших количествах пробиться к пути следования императорского кортежа. Первые часы пребывания шаха в ФРГ прошли без особых эксцессов.

Около 14.30 шах вместе с супругой прибыл в городскую ратушу, чтобы оттуда приветствовать жителей Западного Берлина. На площади перед ратушей собралось примерно 3000 демонстрантов, главным образом студентов.

Муниципальные власти вместе с полицией предусмотрительно установили перед зданием металлические заграждения, чтобы не подпустить демонстрантов на опасное расстояние. Незадолго до приезда шаха возле ратуши остановилось два автобуса, из которых вышли прошахски настроенные демонстранты. Они разместились в узком коридоре между заграждениями и студентами, таким образом, чтобы не допустить контактов иранского монарха и протестующих. Сторонники шаха держали в руках праздничные транспаранты, немецкие и иранские флажки. Однако их главная задача состояла в том, чтобы в случае беспорядков вытеснить протестующих с ратушной площади. Для этого, кроме праздничных транспарантов сторонники шаха заранее вооружились длинными деревянными дубинками.

С появлением шаха его сторонники стали скандировать “Бессмертный Шах! Бессмертный Шах!”. В свою очередь оттеснённые к окраине площади студенты стали петь “Шах, Шах, Шарлатан!”, “Убийца!”. Затем в его сторону полетели яйца, пакеты с творогом и надувные шары с краской. Однако расстояние было настолько большим, что ничего из этого не долетело до парадного входа в ратушу, а упало на головы сторонников шаха. Словно по команде прошахски настроенные демонстранты развернулись и ринулись на студенческую толпу, прокладывая себе дорогу тяжёлыми деревянными дубинками. На площади у городской ратуши развернулось настоящее сражение.

Не ожидавшие нападения демонстранты стали разбегаться, сбивая друг друга с ног. Многие падали и были затоптаны. Западноберлинская полиция безучастно наблюдала за всем происходящим, не вмешиваясь в ход потасовки. Лишь спустя некоторое время она вклинилась между враждующими сторонами, но главным образом для того, чтобы оттеснить студентов с площади на соседние улицы.

Студенты разошлись по пивным барам, чтобы вечером вновь собраться на Бисмаркштрассе. В рамках культурной программы визита было запланировано посещение императорской четой Дома Немецкой Оперы, где в тот вечер проходила постановка “Волшебной флейты” Вольфганга Амадея Моцарта.

2 июня 1967 года многочисленные молодёжные пивные бары и уличные кафетерии превратились во что-то среднее между политическим дискуссионным клубом и местом студенческой “тусовки”. Разгорячённые алкоголем молодые люди были готовы сражаться с кем угодно и за всё что угодно.

Справедливости ради, стоит заметить, что “идейных борцов” с международным империализмом и пацифистов среди митингующих было не так уже и много. Для основной части студентов уличные беспорядки являлись прекрасной возможностью выплеснуть наружу свой молодёжный радикализм, приправленный ненавистью к нацистскому прошлому.

Тем не менее, среди разношерстной полупьяной толпы были и те, кто вышел на улицу, чтобы отстаивать свои политические убеждения.
Особенно ярко среди политически активных студентов выделялась 27-летняя эффектная блондинка, Гудрун Энсслин (Gudrun Ensslin) . Тонкая, хрупкая девушка, отстаивая свои убеждения, она, словно фурия, была готова броситься на любого, кто не разделял её взглядов. Она была чем-то вроде местной достопримечательности, её пламенные речи мало кто воспринимал всерьёз, однако она как нельзя лучше вписывалась в тусовочный студенческий колорит. Вместе с тем, именно этой девушке в последствии выпало сыграть одну из ключевых ролей в западногерманском терроризме 60-х – 80-х годов.

Краткая биографическая справка: ********************************************
Гудрун Энсслин - прямой потомок великого немецкого философа Гегеля, родилась 15 августа 1940 года в семье евангелистского пастора, который был по совместительству талантливым художником-любителем.
В подростковом возрасте девочка, следуя примеру своих родителей, была религиозна до истерики и активно участвовала в многочисленных добровольных евангелистских организациях.
Она посещала религиозную гимназию в городе Туттлингене. В 1958 году Гудрун, как лучшую ученицу гимназии, посылают на год на учёбу в Соединённые Штаты.
С 1960 по 1964 год Гудрун изучает социологию, философию и языкознание (германистику) в Тюбенгенском Университете.
В этот период времени она знакомится со своим будущим мужем, известным модным писателем Бернвардом Веспером (Bernward Vesper). Вместе с ним в 1963 году основывает своё небольшое издательство под названием “Студия новой литературы”. Проект, однако, оказывается неудачным, из его стен выходит лишь одна книга не самого высокого уровня.
В 1964 году Гудрун переезжает в Западный Берлин, где начинает изучать педагогику в Свободном Университете Западного Берлина. Прежде чем уйти в политику, Энсслин много и серьёзно учится. Она становится одним из активнейших членов Социал-демократической партии Германии. Политическую деятельность совмещает с работой над диссертацией.
В 1966 году Гудрун Энсслин выходит из состава СДПГ. Причиной этому послужило то, что социал-демократы вошли в правительство вместе с христианскими демократами, которых она расценивала как полуфашистов.
Известный немецкий писатель Гюнтер Грасс, близко знавший Гудрун, отзывался о ней как “…идеалистке с врождённой ненавистью к компромиссам, верующей в Абсолют, в совершенное решение…”
В мае 1967 года, накануне известных западноберлинских беспорядков, у Гудрун Энсслин рождается сын. Вскоре она оставляет его с мужем, чтобы полностью посвятить себя политической борьбе, которая очень скоро превратится в профессиональную террористическую деятельность.
Несмотря на разрыв, муж до конца своих дней поддерживал Гудрун, стараясь, чем мог облегчить её подпольную жизнь.
Выступая на суде Гудрун, Бернвард Веспер заявил судье: “…если такой человек, как Гудрун, в которой нет ничего отрицательного, смогла совершить столь антисистемный акт – значит, плоха ваша система…” ****************************

Непосредственно перед Домом Немецкой Оперы находилась довольно большая территория, отведённая под застройку. За 6 метров от строительного объекта полиция соорудила из специальных металлических решёток сложную систему коридоров длиной более 100 метров. Демонстрант, входящий в такой коридор, невольно оказывался зажатым в длинном лабиринте и не мог уже его покинуть. В свою очередь, полиция имела возможность контролировать любой участок коридора.

Первые демонстранты стали появляться на Бисмаркштрассе в 18:30. Все были крайне возбуждены дневной бойней на ратушной площади, а также большим количеством выпитого алкоголя. Несколько молодых людей, для того чтобы лучше видеть происходящее, влезли на строительное заграждение и находившиеся поблизости деревья. Однако полицейские ударами резиновых дубинок заставили их спуститься на землю. Страсти постепенно начинали накаляться.

В ответ на жёсткие действия правоохранительных органов, толпа стала скандировать “Гестапо! Гестапо!”. “Для чего вы защищаете шаха? Если бы вы знали, что происходит в Иране, вы сейчас были бы на нашей стороне”, - кричали возмущённые студенты. “Западный Берлин – это символ свободного мира! Ради чего мы подвергаемся избиению? Ради средневекового деспота?”.

В 19:56 к Дому Немецкой Оперы подъехал огромный “Мерседес”, в котором находился шах со своей супругой. В ту же самую секунду в сторону императорского кортежа полетели яйца, пакеты с пудинговым порошком и творогом, надувные шары с алой краской и, даже камни и пустые бутылки из-под пива.
Многотысячная разгорячённая толпа скандировала: “Убийца! Убийца!”. Камни и пакеты с мукой падали на мостовую примерно в 30 метрах от входа в Дом Немецкой Оперы, не причиняя ни малейшего неудобства императорской чете.

Когда шах вошёл внутрь, демонстранты развернулись и стали расходиться по близлежащим пивным, чтобы вернуться к 22:00, когда императорская чета станет покидать Дом Немецкой Оперы. Однако проходы были настолько тесными, что собравшиеся практически топтались на месте.
Один из демонстрантов обратился к стоявшему в оцеплении офицеру полиции и попросил его открыть проходы, чтобы пикетчики могли беспрепятственно разойтись, на что полицейский ответил отказом. На следующий вопрос демонстранта, последовал ответ примерно такого содержания: “Подождите немного. Пришло время кое-что увидеть!”. Демонстрант не сразу понял смысл сказанного, однако уже через несколько минут, когда полиция перешла к активным действиям, до молодого человека дошло значение этих слов.

Неожиданно в толпу студентов полетели дымовые шашки. Полицейские выстроились в два больших клина и бросились на толпу. Прокладывая себе дорогу резиновыми дубинками, они словно тараном разререзали толпу на две части и стали оттеснять её на соседние улицы.
Началось что-то невообразимое. Со времён окончания Второй мировой войны улицы Западной Германии не знали подобной бойни. Силы правопорядка приступили к осуществлению так называемой тактики “ливерной колбасы”.

В то время как на улицах Западного Берлина текла кровь, шеф полиции под звуки “Волшебной флейты” просвещал шаха: “…Против студентов мы применяем тактику “ливерной колбасы”. Вонзаемся посередине, чтобы отрезать друг от друга края, затем хватаем бородатых, они-то и есть главари…”.

Студенты в панике бросились разбегаться, однако на параллельных улицах их уже ожидали оперативные группы тайной полиции, включавшие от 10 до 20 человек. В их задачу входило выслеживание и арест студенческих лидеров. Эта часть операции называлась “лисицы охотятся”. Хватали всех без разбора. Достаточно было выглядеть экстравагантно, чтобы тебя избили и, заломив руки за спину, бросили за решётку.
Когда демонстранты поняли, что отрезаны все пути к отступлению, они решили предпринять пассивную форму защиты. Около ста человек сжались в плотную группу и сели на мостовую, рассчитывая, что это сможет хоть как-то погасить полицейскую агрессию. Но это не спасло их головы от дубинок. В то время, как одна часть демонстрантов разбегалась или садились на каменную мостовую, другая объединялась в боевые группы и осыпала полицейские отряды градом камней. Казалось, все сошли с ума. Разъярённая толпа громила всё, что попадалось на её пути. В свою очередь, полицейские избивали всех, включая женщин.

Один из участников студенческих беспорядков, потрясённый увиденным, рассказывал позднее:
“…я видел, как молодая женщина пыталась скрыться от преследовавших её троих полицейских. Она попробовала спрятаться за строительными заграждениями, однако один из полицейских успел её настигнуть… Трое огромных полицейских избивали хрупкую девушку, нанося ей удары ногами и длинными резиновыми дубинками. Что происходило далее, я не могу сказать. Опасаясь, что и меня постигнет та же участь, я бросился убегать…”.

Одним из демонстрантов, прибывших в тот вечер к Дому Немецкой Оперы, был 23-летний студент-теолог из Ганновера Бенно Онезорг (Benno Ohnesorg). На демонстрацию он попал совершенно случайно, из чистого любопытства. Он не был ни лидером, ни, тем более, зачинщиком беспорядков. Дома у него оставалась беременная жена и вся его “политическая активность” сводилась лишь к добровольной работе в местной евангелистской общине. Он носил красную рубаху на выпуск и сандалии на босую ногу. Этого было вполне достаточно, чтобы один из полицейских принял его за студенческого активиста.
Когда Бенно Онезорг попытался скрыться в подворотне среди домов, на него набросились несколько полицейских и стали нещадно избивать, до тех пор, пока несчастный, истекая кровью, не повис у них на руках, практически, потеряв сознание. Группа студентов, наблюдавшая за экзекуцией, бросилась на полицейских и попыталась силой отбить Бенно Онезорга.
Между полицейскими и группой студентов завязалась жестокая драка. В приступе бешенства, потеряв над собой контроль, 39-летний детектив Карл-Хайнс Куррас (Karl-Heins Kurras), из “Первого отделения” Тайной Полиции, у всех на глазах неожиданно выхватил пистолет калибра 7,65 мм и с расстояния полуметра выстрелил в затылок 26-летнего Бенно Онезорга. Пуля прошла сзади, над правым ухом, разрушив часть черепной коробки. Несмотря на тяжёлую рану, Бенно Онезорг ещё какое-то время был жив и умер лишь спустя короткое время в городской больнице Моабит.
В ту минуту никто не мог себе предположить, что это убийство положит начало образованию одной из самых эффективных террористических организаций Западной Германии, получившей название “Движение 2-июня”.

Тем временем полиция продолжала преследовать демонстрантов. Основной поток бегущих двигался от Шиллерштрассе до Вильмерсдорферштрассе и оттуда, к так называемой Дамбе Курфюрста (Кюрфюст-дам).
Все выходы на параллельные улицы были блокированы полицейскими отрядами. Сверху бегущая толпа напоминала обезумевшее стадо скота, которое гонят на бойню. Тут и там стихийно возникали отдельные очаги сопротивления, однако они сразу же подавлялись полицейскими дубинками и мощными водяными пушками.
Многие демонстранты, выбившись из сил падали на мостовую и, тут же получали свою порцию дубинок. Некоторым удалось избежать побоев, укрывшись в парадных домов или открытых закусочных.
Когда шах с супругой в 23:30 вернулись из Оперы в отель ”Хилтон”, у входа стояло не более 60-ти демонстрантов. Это всё, что осталось от почти трехтысячной толпы.

Множество побитых протестантов собралось той ночью у офиса студенческой организации “Системы ПКО”.
Одной из них была Гудрун Энсслин. Ещё не были опубликованы в газетах снимки залитого кровью тела Бенно Онезорга, чем-то напоминавшие картину “снятие с креста”, а Гудрун в почти невменяемом состоянии уже кричала сквозь слёзы: “…Это фашистское государство, готовое убить всех нас!.. Это поколение создавшее Освенцим!.. С ним бесполезно дискутировать!.. Мы должны организовать сопротивление!.. Насилие, это единственный способ ответить на насилие!…”

Тем временем бургомистр Западного Берлина Генрих Альбертц (Heinrich Albertz) пытался оправдаться за убийство Онезорга, набросившись с обвинениями на демонстрантов: “…Терпение города подошло к концу. Печальная заслуга демонстрантов заключается не только в том, что они оскорбили гостя Федеративной Республики Германии в немецкой столице, на их совести так же мертвец и сотни раненых…”.
Утром 3 июня 1967 года бургомистр, провожая в аэропорту императорскую чету, ненароком поинтересовался у персидского шаха, слышал ли он об убийстве одного из демонстрантов. Шах Мохаммед Риза Пехлеви ответил положительно, в полуусмешке заметив, что смерть одного человека не производит на него никакого впечатления, поскольку в Иране подобное происходит каждый день.

В ответ на убийство Бенно Онезорга яростные протесты прокатились почти по всем университетским кампусам Западной Германии.
Бенно Онезорг стал символом для целого поколения молодых немцев вовсе не из-за своей фотогеничности и поразительного сходства с образом Христа. Причина в том, что Бенно погиб, не будучи левым активистом, врагом Системы, а просто одним из их поколения. Этого было вполне достаточно, чтобы разъярённые полицейские вынесли ему смертных приговор.

Онезорг стал знаменем протестующей молодёжи, тем недостающим звеном, замкнувшим круг, объединивший разрозненные политические студенческие и молодёжные движения Западной Германии. Многие были склонны поверить в то, что в современной Германии постепенно набирает силу и поднимает голову “задремавший на два десятилетия, скрытый фашизм”. Пацифисты, антифашисты, анархисты, марксисты, социалисты и коммунары объединили свои ряды в борьбе с государственной Системой.

3 июня 1967 года бургомистр Западного Берлина пастор Генрих Альбертц, выступив по радио, огласил решение западноберлинского сената о принятии чрезвычайного закона, запрещающего любые сборы, демонстрации, а так же вывешивание плакатов и транспарантов.
Городской сенат предоставил ректору университета особые полномочия, в том числе накладывать дисциплинарные наказания вплоть до отчисления на студентов – возмутителей спокойствия, Бургомистр предупредил, что все лица, игнорирующие закон, будут немедленно подвергнуты уголовному преследованию.

Студенты в пивных и уличных кафетериях, молча слушали радиосообщение. Решением ректора Свободный Университет Западного Берлина временно был закрыт. Улицы города, примыкающие к городской ратуше, напоминали декорации из фильма “Взятие Берлина”. Бронетранспортёры и сотни вооружённых жандармов и полицейских заняли основные площади города, чтобы не дать возможность студентам провести митинг протеста.

Тем не менее, около 600 студентов с чёрными флагами и черными, траурными повязками на голове, смогли пробиться к площади возле городской ратуши.
Однако крупные силы полиции моментально оцепили демонстрантов и без особого усилия оттеснили на соседние улицы, где часть студентов, была арестована, а другая рассеяна.

Несмотря на закрытие Свободного Университета Западного Берлина, декан Ветзель открыл двери экономического факультета и впустил студентов во внутрь, прежде, чем полиция успела взять здание под свой контроль.
Расположившись в самой большой аудитории, студенты превратили её в свою штаб-квартиру, которая продержалась до 8 июня 1967 года. В те дни Свободный Университет напоминал осаждённую крепость. Именно оттуда велась координация всех студенческих выступлений и акций.
Общее собрание, игравшее роль студенческого съезда, выбрало рабочие группы и комитеты. Были созданы специальные делегации, которые тут же отправились в разные концы Западной Германии, чтобы организовать поддержку западноберлинских выступлений.

Неожиданно для всех, к студенческой штаб-квартире со всех концов Западной Германии стали прибывать известные политические и общественные деятели, популярные журналисты, профсоюзные лидеры, профессора других университетов и представители западногерманской творческой интеллигенции. Всё это ярко свидетельствовало о широкой общественной поддержке студенческих выступлений.
Произошло как раз то, чего опасался бургомистр. Под специальной резолюцией, требовавшей незамедлительного роспуска сената, отставки бургомистра, начальника полиции и министра внутренних дел, демонстранты смогли собрать тысячи подписей. Среди подписавших петицию были видные общественные и политические деятели ФРГ.

Западный Берлин является одновременно федеральной землёй и городом. Законодательный орган Западного Берлина – палата представителей. Её члены избираются всеобщим голосованием. Палата представителей избирает исполнительный орган – сенат, который состоит из бургомистра и десяти сенаторов. Город поделен на 20 районов, которые имеют право избирать своё собственное законодательное собрание и бургомистра.

В ответ на запрет любых выступлений на улицах Западного Берлина, студент факультета искусствоведения Петер Хоманн (Peter Homann), придумал оригинальное решение, чтобы публично выразить свой протест против произвола властей.
Восемь человек облачились в белоснежные рубашки, на которых спереди и сзади были нарисованы по одной большой букве. Когда демонстранты становились в ряд, у них на груди можно было прочитать слово - “A-L-B-E-R-T-Z-!”.
Когда они по команде поворачивались на 180 градусов, можно было прочитать – “A-B-T-R-E-T-E-N-!” (уходи в отставку).

Одним из активных участников этой акции была Гудрун Энсслин, на спине и груди которой был нарисован огромный восклицательный знак. Петер Хоманн и все восемь протестующих были арестованы.
Тем не менее, студенты добилась поставленной цели. Вечером все западногерманские телевизионные каналы непрерывно транслировали: “АЛЬБЕРТЦ В ОТСТАВКУ!”.
Демонстрации протеста, в которых учавствовало более 100 000 студентов прокатились по всем крупным городам Западной Германии. В Бонне, Западном Берлине, Франкфурте, Майнце, Хайдельберге, Марбурге, Мюнхене и Тюбингене студенты вышли на улицы, требуя независимого расследования убийства Бенно Онезорга.

Только в первые дни выступления на адрес штаб-квартиры студентов поступило более 500 писем поддержки из разных концов Западной Германии.
Выступая на одном из митингов, лидер студенческого комитета Кристофер Эмман заявил: “…Как поход Гитлера в Испанию стал испытанием его военной машины, так посещение шаха послужило многочисленным власть-исполнительным государственным органам удобным случаем для испытания их специальных мероприятий в условиях чрезвычайного положения…”.

На следующий день после убийства Бенно Онезорга студенческий комитет Свободного Университета Западного Берлина принял «решение о создании самостоятельной независимой следственной комиссии по расследованию инцидента, приведшего к гибели демонстранта, а так же противоправных действий полиции 02 июня 1967 года».
Во главе следственной комиссии стал известный западноберлинский адвокат-правозащитник Хорст Малер (Horst Mahler), впоследствии ставший основателем самой известной западногерманской террористической группы “Фракция Красной Армии” (РАФ) или, как её окрестили в средствах массовой информации - “Банда Баадер-Майнхоф”.

Краткая биографическая справка:******************************************
Хорст Малер родился 23 января 1936 года в Силезии, в семье дантиста.
С началом Второй Мировой войны отец Хорста был мобилизован в Вермахт.
После высадки союзников в Нормандии попал в американский плен, где и пробыл до самого окончания войны.
В феврале 1945 года, опасаясь наступления Красной Армии, мать Хорста Малера с тремя детьми покидает родной дом и бежит в Наумбург в Заале.
После возвращения отца из плена семья некоторое время живет в Дессау, однако уже в 1949 году, после скоропостижной смерти отца, срывается с насиженного места и вновь переезжает, на этот раз в Западный Берлин.
В 1955 году Хорст Малер сдаёт экзамен на аттестат зрелости, поступает на юридический факультет Свободного Университета Западного Берлина и вливается в ряды Социал-демократической партии Германии. Однако спустя пять лет, он исключается из рядов СДПГ из-за присоединения к “Социалистическому Немецкому Союзу Студентов”.
После окончания Университета в 1963 году, Малер поступает на работу в одну из наиболее известных западноберлинских юридических компаний. Однако уже через год он открывает собственную юридическую фирму, специализирующуюся на обслуживании предпринимателей среднего класса. Фирма быстро стала процветающей, а Хорст Малер – одним из самых удачливых и известных адвокатов Западного Берлина.

В 1966 году он стал одним из учредителей так называемого “Республиканского клуба” – социалистического коллектива адвокатов, предоставлявшего широкий спектр юридических услуг “Системе ПКО”.
В том же году Хорст Малер стал первым немецким адвокатом, выигравшим дело в Европейской комиссии по правам человека. Он становится самым известным западногерманским адвокатом левых взглядов.

Одними из первых его клиентов стали Фриц Тойфель и Рейнер Ганганс, обвинённые в подстрекательстве к поджогам. Вследствии того, что Малер стал всё больше работать с “Системой ПКО”, он очень быстро потерял всех своих клиентов – бизнесменов и его карьера адвоката по экономическим делам практически закончилась.

Блестящий адвокат, Хорст Малер в конечном итоге пришёл к созданию террористической группы. Он настойчиво искал способы соединить марксистскую теорию с практикой. Его идея состояла в том, чтобы создать во всей Западной Германии так называемую "полосу городских повстанцев", которые смогут разжечь марксистскую революцию.

Десятки студенческих активистов выходили на улицы, дотошно собирая свидетельские показания, опрашивая случайных прохожих, а так же жителей близлежащих домов. Шли на судебные заседания, чтобы подробно протоколировать реакцию представителей юстиции и специальной парламентской следственной комиссии. Было собрано более 600 фотографий, 650 письменных показаний, километры кино- и аудиоплёнки.
Тщательнейшим образом были изучены уставы и служебные инструкции правоохранительных органов.

Тем не менее, выступая в суде, бургомистр Западного Берлина Генрих Альбертц перешёл в наступление, заявив буквально следующее: “…Мёртвый студент, надо надеяться, является последней жертвой беспорядков, которые были вызваны экстремистским меньшинством, цинично злоупотребляющим свободой, чтобы добиваться их конечной цели - подрыва демократического порядка…”

Один из депутатов от Христианско-демократического Союза, выступая перед западноберлинской палатой депутатов, под всеобщие одобрительные отклики заявил: “…Если слепая кишка болит и нет мочи выдерживать, то ничего другого не остаётся, как только её вырезать, если не хочешь рисковать собственной жизнью…” Западноберлинская палата депутатов фактически приравнивала “Систему ПКО” и другие левые студенческие союзы к нацистам.

В прессе, 80 процентов которой принадлежало медиа-магнату Акселю Шпрингеру, развернулась антистуденческая компания, которую нельзя было назвать иначе, как травлей. Именно тогда появилось такое понятие как “левый фашизм”, штамп, который в последующие годы взяла себе на вооружение правая пресса, когда необходимо было дать оценку студенческим выступлениям.

9 июня 1967 года тело Бенно Онезорга было предано земле. Траурный кортеж из более чем 200 машин сопровождал гроб по пути из Западного Берлина в Ганновер, родной город Онезорга. В тот день на кладбище собралось около 10 000 человек, главным образом студентов.
Против 92 представителей правоохранительных органов и должностных лиц, несущих прямую ответственность за кровавые события 2 июня 1967 года, в том числе против детектива Карл-Хайнс Курраса, по вине которого погиб Онезорг, были возбуждены уголовные дела.

Тем не менее, уже 21 ноября 1967 года Куррас был полностью оправдан верховным судом земли Моабит. Спустя полтора месяца, в январе 1968 года, было прекращено уголовное преследование остальных полицейских и представителей западноберлинских властей.
Несмотря на то, что в конечном итоге ни один человек не понёс личную уголовную ответственность, сразу после событий в Западном Берлине разразился глубокий политический кризис, в результате которого последовали ряд громких отставок в высших эшелонах власти.

15 сентября 1967 года подал в отставку внутренний сенатор Вольфганг Бюш, на котором лежала прямая ответственность за жестокое подавление студенческих беспорядков 2 июня.

22 сентября на пенсию был вынужден досрочно уйти начальник западноберлинской полиции Дуезинг,
а 26 сентября в отставку ушёл бургомистр Альбертц. На своём посту он смог продержаться всего 287 дней.

Именно в этот период произошло знакомство Гудрун Энсслин, Андреаса Баадера (Andreas Baader), Ульрики Майнхоф и Хорста Малера. Каждый из них в отдельности не мог представлять собой сколько-нибудь серьёзную угрозу для Системы, однако соединившись, они смогли создать нечто, от чего Западная Германия, однажды содрогнувшись, последующие 30 лет не могла прийти в себя.

Немалый интерес в данном случае представляет собой личность Андреаса Баадера********
Беспринципный мелкий хулиган, не отличавшийся ни интеллектуальными способностями, ни устойчивыми моральными принципами или политическими идеями, бездельник, прожигающий жизнь, смог не только взять в свои руки руководство “террористической организацией левых интеллектуалов”, но и подавить такие мощные, неординарные личности, как Ульрика Майнхоф, Хорст Малер и Гудрун Энсслин.

Андреас Баадер родился в Мюнхене 6 мая 1943 года.
Его отец Филипп Баадер (Philip Baader), был доктором исторических наук и занимал должность главного архивариуса земли Бавария.
Во время Второй мировой войны он был призван в Вермахт и отправлен на восточный фронт.
В 1943 году попал в русский плен, из которого так и не вернулся.
Долгие годы семья ничего не знала о его судьбе. Только, спустя много лет, пришло известие о том, что доктор Баадер умер зимой 1945 года в сибирском лагере немецких военнопленных.
Мать Андреаса, Анна-Лиза, осталась с двухлетним ребёнком на руках, не имея практически никаких средств к существованию. Только благодаря помощи родственников Анна-Лиза и её малолетний сын смогли выжить в условиях совершенно разорённой послевоенной Германии.
Андреас воспитывался в окружении многочисленных тёток, которые не чаяли в нём души и всячески баловали. Красивый, белокурый мальчик практически ни в чём не знал отказа, что плачевно сказалось на формировании его характера.

В школе он учился крайне плохо, переходя из одного учебного заведения в другое. Мать и тётки, занимавшиеся воспитанием Баадера, старались найти объяснение в том, что у мальчика было трудное детство и обвиняли учителей, "уделявших ему недостаточно внимания".
Преподаватели Андреаса были совершенно иного мнения. Они считали, что мальчик избалован, ленив, эгоистичен и агрессивен.
Где бы ни появлялся Андреас, вокруг него сразу начинала формироваться хулиганская шайка подростков. Желание быть лидером стало проявляться у Баадера с раннего детства. Тяга к вандализму и насилию стала неотъемлемой частью его натуры.
Единственным приличным занятием, к которому он проявлял хоть какой-то интерес, была журналистика. Однако и на этом поприще он не добился успехов. Видя безграничную поддержку родственников, Андреас все более уверовал в свою непогрешимость и продолжал вести праздный, потребительский образ жизни.

К 20 годам Андреас Баадер не имел ни специальности, ни образования, ни постоянного дохода, позволявшего себя содержать без посторонней помощи. Ни на одной работе он подолгу не задерживался.
Постоянным предметом его интереса были лишь пивные бары, женщины и наркотики. Время от времени он промышлял мелкими взломами и угонами мотоциклов, за что регулярно попадал в полицейский участок.
Когда однажды многочисленная родня Баадера была вынуждена признать, что он превратился в мелкого уличного преступника, уже ничего невозможно было изменить.

Единственной надеждой на то, что Андреас все-таки избежит тюрьмы, был Бундесвер. Однако военная служба не входила в планы Баадера. Желая избежать призыва, в 1963 году он перебирается в Западный Берлин, где молодёжь была полностью освобождена от воинской повинности.
Обосновавшись в Западном Берлине, Андреас Баадер нашёл работу в иллюстрированном журнале “Билд-Зейтунг”, принадлежавшем крупному газетному концерну “Шпрингер Пресс”. Однако, как и следовало ожидать, не продержался на работе слишком долго и в конечном итоге оказался на улице без средств к существованию.

Он бесцельно бродил по ночным улицам, наблюдая, как его ровесники разъезжают в дорогих автомобилях, ходят в приличные рестораны, а он, Андреас Баадер – “верх совершенства”, вынужден влачить жалкое существование, только лишь из-за того, что общество относится к нему “слишком жестоко и предвзято”. Жалея себя, Андреас начинал ненавидеть весь окружающий мир, видя в нём единственную причину своего бедственного положения.

Слоняясь по улицам, Баадер к своему счастью случайно познакомился с модной, процветающей художницей Элинор Мишель (Ellinor Mishel). Она была очарована молодым человеком, "выброшенным на обочину жизни". После нескольких встреч Элинор предложила Андреасу переехать на её квартиру в фешенебельном районе Западного Берлина.
Мишель была не только талантливой художницей и большой поклонницей философа Герберта Маркузе, но и необычайно добрым человеком. Двери её дома-студии были круглые сутки открыты для любого нуждающегося. Десятки молодых людей, как правило, студентов, проводили в стенах её квартиры целые дни в политических диспутах и чтениях работ популярного философа.

Краткая справка:****************************************** ***************
Герберт Маркузе (Herbert Marcuse) – немецко-американский философ и социолог. В своих работах, пронизанных идеями Ницше и Фрейда, он разработал такие понятия, как “аффирмативная культура” и “аффирмативное искусство”.
Суть этих понятий сводилась к тому, что культура и искусство имеют, как позитивное, созидательное, так и негативное, разрушающее начало. По мнению Маркузе, искусство нередко выполняет “аффирмативную функцию”, то есть, узаконивает противоречие между человеческой потребностью счастья в реально существующей жизни и её призрачным удовлетворении в искусстве.

Основные работы Маркузе пропитаны критикой буржуазной культуры, которая, по его мнению “ошаблонивает умы”. Культура и искусство согласно его представлениям, стали дешёвым товаром широкого потребления, то есть потеряли смысл изначальной “культуры” и “искусства”.
Маркузе был убеждён в том, что искусство должно очищаться от пагубного политического и идеологического влияния. В своих работах Герберт Маркузе пришел к выводу, что необходимо освободиться от буржуазной, “аффирмативной” культуры.
Философские концепции Маркузе пользовались огромной популярностью среди левых экстремистов 60-х – 70-х годов. Они считали своей основной целью, организовать тотальную, революционную борьбу против современного капиталистического - империалистического общества и его “разрушительной”, “оболванивающей”, “репрессивной” культуры. *********************************


Доброта Элинор Мишель не имела границ. Не раздумывая, она разбрасывалась “бессрочными ссудами”, благо финансовое положение позволяло ей таким образом подкармливать своих “любимчиков и любимиц”. В конечном итоге терпению её мужа пришёл конец, и он покинул дом. Его место незамедлительно занял Андреас Баадер.
Это были, поистине одни из самых лучших, во всяком случае, спокойных дней в его жизни. Около года он жил в квартире Элинор Мишель, вел беззаботный образ жизни, целыми днями слушая английскую поп-музыку и, бессчетно тратя деньги Элинор на бары и женщин. В 1965 году у Андреаса Баадера и Элинор родилась дочь Сюзан.
Кроме споров о современном искусстве, в их доме постоянно велись промарксистские разговоры о необходимости изменения политического устройства прогнившего, по их мнению, западногерманского общества.

Однако ни политика, ни искусство не слишком занимали Баадера. Несмотря на то, что его тянуло к интеллектуальной студенческой молодёжи, он сам не стремился читать или сделать хоть что-нибудь, чтобы повысить свой личный интеллектуальный уровень.

Андреас, называл себя “человеком действия”. Однажды попав на одну из студенческих демонстраций, он сразу понял, что это его настоящая среда. На уличных демонстрациях и маршах протеста он чувствовал себя, словно кот на рыбном причале. Ему было абсолютно всё равно, против чего протестовать: войны во Вьетнаме или ядерного оружия. По большому счёту, он даже не мог бы сказать, в какой части света находится Вьетнам.
Ему нравилось вести себя агрессивно-вызывающе, стоя перед рядами полицейского оцепления, забрасывать административные здания яйцами и всячески дебоширить. Он "исполнял главную роль". Сценой была улица, а зрителями - молодые студентки.

Нельзя не отметить, что Баадер пользовался огромной популярностью у девушек. Его постоянные романы и любовные похождения часто становились темой сплетен в среде студенческой богемы Западного Берлина. То, что в глазах любой женщины считалось бы изменой, для Элинор Мишель, придерживающейся, “прогрессивных взглядов на жизнь”, было лишь незначительным приключением. Она боготворила красавчика Андреаса и была готова на всё, только чтобы он был всем доволен и ни в чём не нуждался.

В один из дней квартиру Элинор Мишель впервые посетила молодая, но уже широко известная студенческая активистка Гудрун Энсслин. Не прошло и нескольких дней, как у Гудрун и Андреаса развился бурный роман. Они день и ночь проводили в спальне Элинор, игнорируя её, словно она была не сожительница Баадера, фактически содержавшая его, и к тому же хозяйка квартиры, а прислуга или даже часть интерьера. Терпению Элинор Мишель пришёл конец, и она в решительной форме потребовала от обнаглевших любовников немедленно убраться.

Глава 3 - 1968 год.

Поджог торгового центра во Франкфурте-на-Майне. – Покушение на Руди Дучке. – Побоище у здания концерна “Шпрингер Пресс”. – Первый антитеррористический процесс Западной Германии.
Гудрун Энсслин и Андреас Баадер решили переехать из Западного Берлина во Франкфурт-на-Майне, который в 1968 году являлся центром студенческих выступлений Западной Германии. Инициатором переезда стала Гудрун, рассчитывавшая продолжить учёбу в Университете Франкфурта, совмещая ее с активной политической деятельностью. Гудрун была очень одарённой студенткой и смогла без особых затруднений добиться стипендии, обеспечившей ей и Андреасу сносное существование как минимум на год.

В Западной Европе первая половина 1968 года ознаменовалась пиком студенческих выступлений.
Недолгая Пражская Весна 1968 года породила теорию “социализма с человеческим лицом”, открывавшую “третий путь”, плавно уходящий и от "страшного советского коммунизма" и от "жестокого западного капитализма". Появилась смутная надежда на создание качественно нового общества, которое возьмет все лучшее из двух основных мировых систем, отказавшись от присущих им недостатков.

В мае на пороге очередной революции оказалась Франция, где рабочие и студенты объединили свои силы. Однако, студенческие волнения во Франции были подавлены правительством, советские танки, в буквальном смысле, раздавили Пражскую Весну. Утопическая идея “социализма с человеческим лицом” умерла. Левое молодежное движение Западной Германии стало постепенно затихать. Вместе с тем, нельзя сказать, что активность “левых” студентов сошла на нет, просто она приобрела несколько иные формы, став более экстремистской, изолированной и конспиративной.

Гудрун Энсслин с первых же дней пребывания во Франкфурте влилась в работу франкфуртского отделения “Системы ПКО”. Она была широко известна в левых студенческих кругах, ещё по её западноберлинской деятельности. Вместе с Андреасом Баадером Гудрун стала регулярно посещать сходки и манифестации, организуемые студенческими организациями, на базе местного Университета.

Стоит отметить, что Университет Франкфурта отличался терпимостью по отношению к студентам и профессорам, придерживавшимся оппозиционных политических взглядов. Всё это создало идеальные условия для перемещения центра студенческой активности из Западного Берлина во Франкфурт.

Однако сама Энсслин проявляла столько нетерпимости по отношению ко всем окружающим, включая друзей и соратников, что нередко политические диспуты заканчивались самой обычной потасовкой. Все, кто был с ней знаком, утверждали, что в Гудрун Энсслин самым необъяснимым образом уживалась “милая, ласковая, чуткая и, чрезвычайно талантливая девочка, не способная причинить никому вреда” и “фурия, готовая растерзать любого, кто осмелится иметь иное мнение, отличное от её собственного”.

На закрытых студенческих собраниях, она могла спокойно перевернуть стол и, взяв в руки стул, разнести вдребезги все окна, если большинство присутствовавших не разделяли её взгляды по тем или иным политическим вопросам.
Вокруг Энсслин и Баадера неминуемо стало сплачиваться так называемое новое поколение левых западногерманских студентов.

Иными словами, в “Системе ПКО”, благодаря усилиям Гудрун Энсслин, произошёл раскол.
Она решительно требовала от леворадикально настроенных студентов перейти от словесного террора к террору физическому.
Большая часть членов “Системы ПКО” были готовы к уличным беспорядкам, забрасыванию полиции и официальных лиц яйцами и пакетами с пудинговым кремом, в крайнем случае, бутылками и камнями, но никак не вставать на путь настоящего физического террора. Даже самый крайний студенческий радикализм и нигилизм имеет пределы. Большинство студентов не были готовы переступить грань, проходящую между словесным и физическим террором. Они, прежде всего, опасались, неминуемой ответной реакции властей: роспуск студенческих объединений, немедленное отчисление из Университета.

Не стоит забывать, что многие из членов “Системы ПКО” пользовались льготными государственными и университетскими стипендиями, нередко дававшими единственную возможность получить высшее образование. В конечном итоге это привело к открытому противостоянию “Системы ПКО” и небольшой группы экстремистов, объединившихся вокруг Энсслин и Баадера.

Тем временем, 22 марта 1968 года, благодаря усилиям Хорста Малера, Фриц Тойфель и Рейнер Ланганс выходят на свободу после десятимесячного предварительного заключения по обвинению в подстрекательстве к поджогам.
Хорст Малер смог представить суду авторитетных экспертов, доказавших, что выпущенная через два дня после поджога брюссельского универмага брошюра представляет собой исключительно литературное произведение, не имеющее никакого отношения к подстрекательствам. Тойфель и Ланганс были полностью оправданы.

Тем не менее, несмотря на заключение литературных экспертов, именно брошюра Тойфеля и Ланганса вдохновила Андреаса Баадера и Гудрун Энсслин на первую террористическую акцию, положившую начало длинной цепи неоанархистского левого терроризма ХХ века.
Гудрун Энсслин и Андреас Баадер долго выбирали цель для нанесения первого удара по ненавистной им западногерманской общественно-политической системе. Несмотря на агрессивные пламенные речи о необходимости вести войну на истребление, ни один из них ещё не был готов осознанно отнять человеческую жизнь, даже если речь шла о непримиримом враге.

Для Андреаса и Гудрун был важен не столько физический результат, сколько общественный резонанс, вызванный их поступком. Наиболее подходящей для этого целью, по их мнению, могли стать крупные магазины. Немалую роль в этом выборе сыграла брошюра Фрица Тойфеля и Рейнера Ланганса, в которой авторы утверждали, что поджоги магазинов являются лучшим способом расшевелить, заплывшее жиром чувство сострадания европейского обывателя.

По словам Андреаса Баадера, поджог крупных универмагов должен был стать ответом на длительный государственный террор, преступную войну во Вьетнаме, а так же акцией протеста “… против общества потребления, которое оболванивает сознание масс…”.

Андреас Баадер планировал провести первую серию поджогов в Западном Берлине 2 апреля 1968 года. Однако Энсслин настояла на том, чтобы первые террористические акты были осуществлены именно в “столице западногерманского капитала” - Франкфурте-на-Майне.

Накануне поджога Баадер, Энсслин и третий член террористической группы, студент факультета искусства Торвальд Пролл (Thorwald Proll) отправились в Мюнхен к давнишнему другу Баадера, Хорсту Шёнлейну (Horst Suhnlein), актёру экспериментального театра. Несколько дней они провели на квартире Шёнлейна, заканчивая подготовку к террористической атаке. 1 апреля 1968 года четверо поджигателей отправились в арендованном Шёнлейном “Фольксвагене” во Франкфурт. В багажнике лежало несколько самодельных, зажигательных бомб, изготовленных из пластиковых бутылок, дорожного будильника, батарей, легковоспламеняемой смеси и взрывчатого вещества.

В первой половине дня 2 апреля 1968 года, Андреас Баадер и Гудрун Энсслин отправились в крупный торговый центр на Франкуртер Зиел, чтобы наметить конкретные объекты нападения. Их внимание привлекли два крупных универмага: склад-магазин “Каухоф” и магазин женской верхней одежды “Шнейдер”. Ближе к вечеру, перед самым закрытием магазинов, Баадер и Энсслин вновь пришли в торговый центр, неся в сумке две зажигательные бомбы большой мощности. Воспользовавшись тем, что на них никто не обращает внимание, Гудрун незаметно положила одну бомбу между одеждой, на самой верхней полке, а Андреас спрятал вторую в большой деревянный шкаф в мебельном магазине. Чтобы избежать человеческих жертв, таймер был установлен на 24:00, когда в магазинах не останется ни одного посетителя.

За несколько минут до полуночи Гудрун Энсслин позвонила из уличного телефона-автомата в Немецкое агентство печати и прокричала: “…Это горит магазин женской одежды “Шнейдер” и склад-магазин “Каухоф”. Это политический акт возмездия…”.
Сразу после поджога четверо террористов укрылись на квартире их общей знакомой, хотя особых причин для опасений у них не было. Гудрун и Андреас, несмотря на свою неопытность, провели акцию поджога блистательно, не оставив после себя ни одной улики, ни единого следа, способного вывести на них полицию.

Огонь полностью уничтожил магазины, превратив дорогие товары в груды пепла и мусора. Ущерб был колоссальным. Страховые компании были вынуждены выплатить своим клиентам компенсацию в размере 282 339 ДМ в магазине женской одежды “Шнейдер” и 390 865 ДМ в складе-магазине “Каухоф”. Как и рассчитывали террористы, обошлось без человеческих жертв. Только в “Каухоф” от испуга и угарного дыма легко пострадал престарелый служащий.

Баадер и Энсслин были в восторге от результатов первой акции. Не оставив следователям криминальной полиции ни единой зацепки, они, не в состоянии справиться с нахлынувшей на них эйфорией, очень скоро сами себя выдали.

Перебравшись во Франкфурт-на-Майне, Андреас и Гудрун стали завсегдатаями модного молодёжного бара “Клуб Валтар”, находившегося в привилегированном районе города, недалеко от здания оперы. “Клуб Валтар” был популярен не только среди западногерманских левых экстремистов и неоанархистов. Иногда там можно было встретить членов ИРА, баскских сепаратистов ЭТА и, даже палестинцев из террористических организаций ФАТХ и НФОП. Это место любила посещать американка Анжела Девис и герой французских студенческих выступлений конца 60-х, “Красный Дени”. Стены бара были увешаны портретами Мао Дзе Дуна, Фиделя Кастро, Че Гевары, Ленина, Троцкого, Маркса, Хо Ши Мина. Плакаты и лозунги не оставляли сомнения в политических пристрастиях завсегдатаев. Здесь выступали против существующего мирового политического порядка. Любой посетитель всегда мог найти себе и собеседника, и понимающую аудиторию.

Единственное, что не учли Баадер и его подруга, это то, что постоянными завсегдатаями бара были не только левые активисты, но и агенты западногерманской тайной полиции, давно и пристально следившей за разговорами, ведущимися в этих стенах и за посетителями “Клуба Валтар”. Естественно, на следующий же день после поджога универмагов, эта акция стала основной темой разговоров в баре. Посетители не скрывали своего восхищения смелым поступком неизвестных поджигателей. Одобрительные выкрики были слышны на протяжении всего вечера и ночи. В конце концов, крепко подвыпившая Гудрун Энсслин хвастливо призналась в том, что поджог является делом рук ее и Андреаса.

Утром следующего дня четверо поджигателей были задержаны полицией. Арестованные даже не попытались отпираться, сразу признав свою вину, поскольку в доме, где они нашли убежище и арендованном ими “Фольксвагене” было найдено достаточное количество изобличающих их улик.
Тогда ещё ни западногерманские власти, ни правоохранительные органы, ни средства массовой информации не могли в полной мере оценить степень истинного ущерба и понять всю подоплёку происходящего. Поначалу власти вообще не восприняли всерьез группу Баадера. Для правоохранительных органов Западной Германии это были лишь обычные студенты-вандалы, хотя и переступившие грань.

Однако для прессы группа поджигателей напрямую ассоциировалась с левым студенческим движением. Сразу после задержания Энсслин, Баадера, Пролла и Шёнлейна, западногерманские газеты поспешили объявить о том, что тайной полицией были задержаны члены “Социалистического Немецкого Союза Студентов” и поджог двух универмагов является естественным продолжением антигосударственной деятельности левых студенческих союзов.

Лидеры студенческих организаций, в том числе Михаэль Бауманн “Бомми” (“Bommi” Michael Baumann) (“Коммуна Западного Берлина I”), хоть и поспешили заявить о своей непричастности к терактам в центре Франкфурта, однако выразили свою солидарность с поступком группы Баадера.
Одной из немногих, кто не побоялся открыто выступить в защиту поджигателей, стала популярная западногерманская журналистка, ведущая политической рублики на страницах крайне левого журнала “Конкрет” Ульрика Майнхоф.
При этом она вовсе не призывала студенческую молодёжь выходить на улицы Германии и начинать громить магазины. Майнхоф попыталась объяснить мотивы, подтолкнувшие четырёх молодых людей к противоправному акту.

По её мнению, поджог во франкфуртских универмагах ничто иное, как акт отчаяния, физический протест против капиталистического общества потребления, основной духовной ценностью которого является прибавочная стоимость. Безразличие западногерманского общества к страданиям вьетнамского народа, вложило в руки поджигателей бомбы.
“…Чтобы вы могли спокойно совершать свои шопинги, во Вьетнаме каждый день напалмом сжигаются десятки деревень…”.
Поджог во Франкфурте-на-Майне дал начало большой провокационной компании правой прессы против западногерманских “левых” и “Внепарламентской оппозиции” (“Цеховой партийной организации”).
Флагманом антистуденческой компании как всегда выступил Аксель Шпрингер. Тираж принадлежащих ему газет по будням составлял около 30 , а в выходные дни нередко достигал и 90 процентов общего тиража западногерманских газет.

Тем временем четверо “франкфуртских поджигателей”, Андреас Баадер, Гудрун Энсслин, Торвальд Пролл и Хорст Шёнлейн предстали пред судом, который проходил в Западном Берлине в октябре 1968 года. В качестве одного из защитников обвиняемых выступил известный левый адвокат-правозащитник Хорст Малер.

Это был первый в истории Западной Германии антитеррористический процесс. Поэтому стоит более детально рассмотреть всё то, что происходило в стенах суда и за его пределами. В частности, крайне интересна реакция на процесс западногерманского общества и средств массовой информации.
На первое слушание все четверо обвиняемых вышли в состоянии сильного опьянения. Они постоянно хихикали и обнимали друг друга, словно находились не на скамье подсудимых, а на театральной галерке или в пивном баре. С самого начала они стали демонстративно игнорировать суд, отказавшись отвечать на какие-либо вопросы.

На одном из слушаний Гудрун Энсслин неожиданно вскочила со своего места и заявила о том, что ни сами законы, ни суд не обязывают их присутствовать в зале, поскольку она и её друзья не признают ни современное западногерманское общество, ни его судебную систему. Она призналась в том, что поджог двух магазинов является делом её рук и её друзей, заявив, что поджоги являются чисто политическим актом, посредством которого они выразили свой протест обществу угнетения.
“Мы зажгли факел в честь Вьетнама!”- заявила она.
Неожиданно Гудрун призналась в том, что, по их мнению, поджог стал ошибкой “…ошибкой, ошибкой… однако, это я буду обсуждать с другими, а не с вами…”.

Андреас Баадер так же отказался отвечать на вопросы суда, не признавая себя виновным. Заявляя о неправомочности суда, Баадер сказал о том, что Система вынесла им обвинительный приговор ещё до начала слушаний, поэтому нет никакого смысла как в защите, так и в присутствии ответчиков на заседаниях суда.
Баадер, так же как и Энсслин, подтвердил, что они “…не имели никакого намерения подвергнуть опасности человеческую жизнь…”.
“Это гнилая система правосудия подвергается суду, а не мы!”- не переставая улыбаться, заявляли ответчики.

На третий день слушаний, желая вывести из-под удара своих друзей, Гудрун Энсслин и Андреас Баадер признались в том, что организацию и осуществление поджогов они совершили самостоятельно, без помощи Пролла и Шёнлейна.
Они заявили суду, что Хорст Шёнлейн и Торвальд Пролл ничего не знали о содержимом пакетов с зажигательными бомбами. Суд отказался принять к сведению эти признания и снять обвинение с Пролла и Шёнлейна.

С первых дней начала судебных слушаний внимание всей западногерманской общественности было приковано к первому в истории ФРГ антитеррористическому процессу. Большинство левых газет и журналов выступили с осуждением политического насилия. Однако были и такие, которые стали открыто восхищаться поступком группы поджигателей.

Как и ранее, одним из сторонников банды поджигателей выступила Ульрика Майнхоф. Она несколько раз посетила обвиняемых в камерах предварительного заключения, взяв интервью, после чего написала ряд статей, мгновенно выстреливших на страницах левой периодики.
Популярность Майнхоф в Западной Германии, благодаря её частым, резким и чрезвычайно талантливым выступлениям на ток-шоу, была настолько велика, что она одна могла бы перетянуть на сторону поджигателей половину общественного мнения.

Интересно заключение известного западногерманского психиатра Реинхарда Редхарда, который на протяжении всего судебного процесса внимательнейшим образом исследовал личность Гудрун Энсслин, скрупулёзно анализируя её показания, выступления и реплики в суде. Эти психиатрические выводы в последствии оказали исследователям РАФ неоценимую услугу, поскольку влияние личности Гудрун Энсслин на “Фракцию Красной Армии” являлось решающим.

Вот лишь некоторые короткие издержки из выводов доктора Реинхарда Редхардта:
“…Она в состоянии ненавидеть всей глубиной души. Её дерзость переходит все границы, она не знает жалости и силой навязывает своё мнение окружающим…”
“…Она вмешивается в интересы других людей помимо их воли…”
“…В ней живёт крестоносец раннего средневековья…”.

В последствии на страницах журнала “Шпигель” один из известнейших исследователей западногерманского терроризма писал об Энсслин:
“…Политика была крестовым походом за идею… Её ненависть была горючим, дававшим энергию этому крестовому походу против врага, представавшего во всё новых персонификациях… Схема классов служила лишь идеологическим покровом для этой ненависти…”.

Адвокат Хорст Малер выстроил основную стратегию защиты на том, что это уголовное дело стоит рассматривать, не как террористический акт, а как, порождённый бессильной болью акт гражданского неповиновения против системы угнетения свободной личности. Поджог двух франкфуртских магазинов является ничем иным, как фактом политической и социальной борьбы, вследствие этого, следует судить не находящихся на скамье подсудимых, а саму Систему.

Несмотря на доводы адвокатов, суд 31 октября 1968 года обвинил Андреаса Баадера, Гудрун Энсслин, Торвальда Пролла и Хорста Шёнлейна в преднамеренном поджоге, подвергшему опасности жизни людей и приговорил всех четверых к трём годам тюремного заключения.
В то время как члены будущего ядра РАФ находилось в заключении, к террору стали прибегать участники западноберлинской группы “Коммуна Западного Берлина I”. Свою террористическую группу они стали называть “Тупамарос Западного Берлина”, в честь одной из самых известных на то время и результативных террористических групп Латинской Америки, действовавшей на территории Уругвая.

Первый свой теракт “Тупамарос Западного Берлина” попыталась провести в феврале 1969 года, во время официального визита президента США Ричарда Никсона (Richard Nixon).
Двое членов организации Дитер Кунзельманн (Dieter Kunzelmann) и, уже известный по подстрекательствам к поджогам, Рейнер Лангханс, 27 февраля 1969 года закладывают взрывное устройство по пути следования кортежа. Бомба была обнаружена прежде, чем машина американского президента успела приблизиться к ней на опасное расстояние. Оба террориста-дилетанта были немедленно арестованы агентами западногерманской тайной полиции.

Несколько позже похожая террористическая группа левого уклона образовалась в Мюнхене, взяв себе название “Тупамарос Мюнхена”. Однако она очень быстро распалась, не нанеся большого вреда. Остатки организации, объединившись с “Тупамарос Западного Берлина” переродились в известную западногерманскую террористическую организацию “Движение 2 июня”.
Это была близкая будущему РАФ по духу организация. Тем не менее, на первых этапах своего существования, члены “Движения 2 июня” вовсе не собирались переходить на нелегальное положение и становиться профессиональными террористами.
В их планы входило лишь стать самой радикальной организацией широкого левого движения.
Первоначально теоретическая основа “Движения 2 июня” была как две капли воды схожа с идеологией подобной организацией в Италии - “Лотта Континуа”, и французской группой “Гош Пролетариен”.
Идея состояла в том, что “Движение 2 июня” должно было стать неким инструментом физического давления на Систему, во время вспышки острых социальных и политических конфликтов в западногерманском обществе.
Самое большее, на что решались члены “Движения 2 июня”, это - массовый вандализм и участие в агрессивных демонстрациях.
Вместе с тем, в самой идее “Движения 2 июня”, названного так в честь дня смерти Бенно Онезорга, было заложено немало положительных сторон. Члены организации активно участвовали в организации системы взаимопомощи в бедных кварталах, организовывали работу подростковых центров, отстаивали права иностранных рабочих и т. д.
Если бы “Движению 2 июня” можно было бы придать человеческий облик, то, безусловно, этот “человек” с первых дней своего рождения страдал “раздвоением личности”.
В светлое время суток – обычные левые активисты,
ночью – вандалы, хулиганы, лихие налётчики-экспроприаторы.
К открытому терроризму “Движение 2 июня” перешло гораздо позже, под влиянием “родственной” им РАФ и чрезвычайно жестокой и репрессивной политики властей по отношению к ним.

Глава 4. 1969 год.
В лучах славы. – Переход на нелегальное положение.

13 июня 1969 года четверо поджигателей: Гудрун Энсслин, Андреас Баадер, Торвальд Пролл и Хорст Шёнлейн после 14-месячного пребывания под стражей были временно выпущены на свободу. Это стало возможным благодаря апелляции, поданной их адвокатами в Федеральный Конституционный суд.
Условия выхода “под подписку” заключались главным образом в том, что обвиняемые обязались не покидать пределов Западной Германии и сразу же вернуться в тюрьму в случае отклонения апелляции.
Стоит отметить, что западногерманская государственная система была столь наивна, что обязала выпущенных под залог франкфуртских поджигателей большую часть времени их пребывания вне тюремных стен, использовать на общественно-полезные цели. В частности, взять на себя опеку над трудными подростками. До большей глупости невозможно было додуматься!

“Подписка о невыезде” и обязательства немедленного возвращения в тюрьму были чистым блефом и не имели под собой никаких реальных гарантий того, что обязательство будет выполняться, поскольку никто из поджигателей не признавал судебного приговора и с самого начала не собирался возвращаться в тюрьму.
Баадер и Энсслин видели себя солдатами революции, которым удалось бежать из вражеского плена.

Оказавшись на свободе, Гудрун и Андреас решили обосноваться во Франкфурте-на-Майне. Судебный процесс сделал их одними из самых известных молодых людей Западной Германии. Перед ними были открыты настежь двери всех ночных клубов, любая молодёжная тусовка почитала “высшим шиком” провести с ними вечер. В одно мгновение Андреас Баадер ощутил вокруг себя столько внимания, сколько ему не оказывалось никогда в жизни. Первый террористический процесс Западной Германии сделал его “суперзвездой”, “западногерманским Робин Гудом”.
Баадер и Энсслин весьма ловко воспользовались своей популярностью и, прочувствовав удобный момент, значительно поправили своё материальное положение.
Денежные пожертвования посыпались на них буквально со всех сторон. Молодые, красивые люди стали своего рода символом борьбы с обществом бездушных обывателей, бунтарями-революционерами, добровольно пожертвовавшими своей личной свободой и благополучием ради борьбы за социальную справедливость. Нашлось немало западногерманских “Савв Морозовых”, из числа процветающих бизнесменов, предоставлявших в распоряжение молодых “революционеров” серьезные денежные средства и дорогостоящие материальные ценности.

Одна немолодая, богатая женщина, имевшая во Франкфурте-на-Майне большой магазин модной одежды (!!!), подарила Баадеру совершенно новый “Мерседес” последней модели. Так осуществилась мечта Андреаса, которую он лелеял с ранней юности. Теперь он мог красоваться, разъезжая по городу в роскошном, дорогом автомобиле.

Баадер стал осознавать, что жизнь террориста-революционера таит в себе намного больше прелестей, чем спокойное существование обывателя. Впервые в жизни он имел в своём распоряжении крупные суммы денег и при этом не был никому ничем обязан.
Ему льстило внимание женщин, которых он, при желании, мог менять по нескольку раз на день.
Мужчины ловили каждое его слово.
Он стал чуть ли не законодателем молодёжной моды.
Радикальные студенты-интеллектуалы, в среде которых Баадер раньше не решался появляться, из-за своей недоученности, теперь при его появлении смущались и аккуратно подбирали слова, боясь показаться "человеку действия" “серыми заученными провинциалами”.

Однако было бы ошибочно полагать, что жизнь Гудрун Энсслин и Андреаса Баадера сводилась только к скитанию по ночным барам и молодёжным тусовкам-притонам. В этот период времени они в полном соответствии с решением суда начинают“…уделять большую часть своего времени пребывания вне тюремных стен на общественно полезные цели…”. У них появляется так называемый “коллектив учеников”.

Это была группа молодых людей, главным образом состоявшая из трудных подростков и “благополучных студентов”, наконец-то вырвавшихся из-под родительской опеки. Им хотелось творить всё то запретное, что ранее они не могли позволить себе, находясь зажатыми в тесных рамках бюргерских семей. Для них присоединение к “коллективу учеников” являлось наивысшим проявлением свободы, в то время как для Баадера это был прекрасный материал для вербовки сторонников.

Очень быстро вокруг него собралась небольшая, но сплоченная молодёжная шайка, готовая не рассуждая идти за своим лидером куда угодно, и совершать всё что угодно. Он обучал молодых людей угонять мотоциклы и машины. Затем, упившись пивом и шнапсом, они устраивали ночные гонки. Ночной вандализм стал любимым времяпровождением Баадера. Громя телефонные будки и автоматы по продаже проездных билетов, он и его банда “выражали свой протест обществу”.

Никто не знает, сколько времени продолжался бы ночной беспредел и чем бы он закончился, однако в ноябре 1969 года Федеральный Конституционный суд отклоняет апелляцию и предписывает четырём осуждённым немедленно вернуться в тюрьму. Адвокаты попытались подать прошение о помиловании, однако оно тут же было отклонено.

Один из четырёх поджигателей, Хорст Шёнлейн, вернулся назад в тюрьму. По всей видимости, 14-месячного пребывания под стражей ему вполне хватило, чтобы развеять романтический ореол террориста-революционера. К счастью для себя, Шёнлейн вовремя понял, что жизнь террориста-нелегала не для него.

Ни Гудрун Энсслин, ни Торвальд Пролл ни, тем более, Андреас Баадер не собирались возвращаться в тюрьму. Поскольку трое осуждённых не выполнили условий временного освобождения, федеральные власти объявили их “беглыми арестантами”. Им не оставалось ничего иного, как перейти на нелегальное положение и покинуть пределы Западной Германии.

Энсслин, Баадер и Пролл бежали в Париж. Оказавшись во Франции, они, воспользовавшись рекомендациями “Красного Дени” (Даниель Коэн-Бенди), обращаются к Жану-Марселю Бугеро (Jan-Marcel Bugero), бывшему активисту UNEF (Национальный Союз Студентов Франции), который прячет их на квартире ближайшего соратника Че Гевары, революционера-миллиардера Региса Дебрея (Regis Debrey), отбывавшего в это время длительное заключение в боливийской тюрьме. Как и у себя на родине, они ни в чём не испытывали нужды.

Единственное, что их серьёзно беспокоило, это страх перед французской жандармерией. Если Баадер и Пролл воспринимали всё как легкомысленную авантюру, то Гудрун Энсслин прекрасно понимала, что их французские товарищи после известных парижских событий 1968 года находятся под неусыпным контролем. Рано или поздно подозрительные иностранцы попали бы в поле зрения французских спецслужб и были бы неминуемо выданы западногерманским властям.

По инициативе Гудрун, Торвальд Пролл позвонил во Франкфурт своей сестре, Астрид (Astrid Proll), и попросил её отправиться в Амстердам, к известному в леворадикальных кругах специалисту по изготовлению фальшивых документов. Выполнив поручение брата, Астрид из Голландии едет прямиком во Францию, везя с собой поддельные документы для Андреаса, Гудрун и Торвальда.

Их встреча произошла на северо-востоке Франции, в Страсбурге. С этого времени Астрид решила присоединиться к группе, несмотря на то, что её родной брат, прямо в Страсбурге решил сдаться местной полиции. С этого момента “террористическая карьера” Торвальда Пролла окончательно завершилась, что нельзя было сказать о его родной сестре, связавшей свою жизнь с террористической организацией РАФ.

Краткая биографическая справка:****************************************** ***
Астрид Пролл, младшая сестра Торвальда Пролла, участвовавшего в апреле 1968 года в поджоге двух франкфуртских магазинов, родилась в мае 1947 года.
С 1969 года занимается активной террористической деятельностью.
В 1970 году вместе с остальными членами РАФ совершила поездку на Ближний Восток, где прошла краткосрочный террористический курс на базе палестинской террористической организации “Народный Фронт Освобождения Палестины”.

Из Страсбурга Андреас Баадер, Гудрун Энсслин и Астрид Пролл отправляются в Италию, где останавливаются на квартире их общего берлинского знакомого. Несмотря на то, что “Красные Бригады”, ещё не существуют, беглецы находят поддержку среди итальянских левых радикалов. Там же они узнают о том, что в Западной Германии отклонено ходатайство их адвокатов о помиловании. Тем не менее, Баадер, его подруга и Астрид Пролл принимают решение по поддельным документам вернуться назад в Западную Германию.

Главной причиной, повлиявшей на их решение, стали события, развернувшиеся в ФРГ. В Западном Берлине насилие с обеих сторон достигает наивысшей точки. Прибывший из Западного Берлина знакомый передал им приглашение присоединиться к недавно созданной боевой группе под названием “Фракция Красной Армии” (РАФ). Как считал посланник, в Западном Берлине сложились все условия, чтобы поднять массы на вооружённую борьбу. Основателем РАФ был ни кто иной, как адвокат-правозащитник Хорст Малер.
Как объяснял сам Малер, он пришёл к решению начать вооружённую борьбу с Системой, “после того, как понял, что в судебных коридорах практически невозможно добиться справедливости”.

Он считал, что бойцы “Фракции Красной Армии” должны объединиться с прогрессивными силами стран Третьего мира и видел “освобождение” Западной Германии неотъемлемой частью одной общей, мировой освободительной войны.
Малер был далеко не наивным человеком. Он прекрасно понимал, что его вооружённая группа не в состоянии совершить в Западной Германии революцию. Его цели были несколько иные.

Если политический терроризм в обычном понимании представляет собой физический шантаж тех, от кого зависит принятие тех или иных глобальных решений, с целью изменения политической системы, то терроризм Хорста Малера представлял собой обычную провокацию, целью которой было разжечь гражданскую войну в Западной Германии.

Он собирался открыть на территории Западной Германии, так называемый, “второй антиимпериалистический фронт” в поддержку освободительных движений стран Третьего мира.
Поскольку ФРГ, как он считал, была типичным империалистическим государством, следовало раскрыть глаза всему миру и, прежде всего, самим немцам на “преступный”, “антигуманный” характер западногерманской политической системы, вытолкнуть на поверхность “скрытый фашистский характер западногерманского государства”.

Малер полагал, что волна террора вынудит государство ответить жесткими методами. То есть, рано или поздно, власти будут вынуждены отменить “пресловутые гражданские свободы”. Государство, в котором, по его мнению, ещё были сильны фашистские традиции, во время чрезвычайной ситуации аннулирует гражданские права, тем самым показав свою фашистскую сущность. Этот факт приведёт в ужас интеллигенцию и пролетариат, ответная реакция которых станет истинным механизмом западногерманской революции.

К концу 1969 года трое беглецов с фальшивыми паспортами вернулись назад в ФРГ, обосновавшись на этот раз в Западном Берлине. Их выбор был не случаен. Здесь, как ни в каком другом городе ФРГ, у них было много сподвижников. К тому же из Западного Берлина они могли более свободно достичь любой точки Европы или, в крайнем случае, попытаться найти убежище на территории соседней ГДР.

Пока Баадер и Энсслин скрывались от властей, в Западной Германии была объявлена всеобщая амнистия для участников прошлогодних студенческих беспорядков. Однако на поджигателей франкфуртского торгового центра она не распространялась. Это ни в коей мере не расстроило Андреаса и Гудрун, не собиравшихся возвращаться к обычной жизни. Выбранный ими путь рано или поздно вновь привёл бы их на скамью подсудимых. Это они понимали лучше, чем кто-либо другой.

В конце февраля 1970 года у двери берлинской квартиры Ульрики Майнхоф на Кюрфюст-дамм появилась молодая пара.
Своим дочерям, Беттине и Регине, Ульрика представила их как “тётю Грет” и “дядю Ханса”.
Первое знакомство Ульрики Майнхоф и Андреаса Баадера произошло полгода назад, когда журналистка несколько раз навестила его в камере предварительного заключения, чтобы взять интервью для журнала “Конкрет”. Тогда Баадер произвел на неё неизгладимое впечатление. Он говорил о том же, о чём думала сама Ульрика, однако не решалась произносить вслух.
Призыв к насилию казался ей более эффективным орудием, чем самые острые политические статьи на страницах “ожиревшего” журнала “Конкрет”, ставящего перед собой единственную цель – получение сверхприбыли от высоких тиражей.

В смазливом уличном хулигане она увидела скрытый колоссальный потенциал разрушителя, разглядела в нём человека, способного своей харизмой зажечь широкие слои молодёжи. Стать, своего рода первым толчком, который вызовет огромную волну, сносящую всё на своём пути.

В свою очередь, Баадер увидел в ней своего сторонника, не обычную журналистку, ищущую очередной скандальный материал для своей статьи, а представителя той прослойки левой интеллигенции, на которую в будущем он и его соратники по борьбе смогут опереться. Поэтому, оказавшись в Западном Берлине, Андреас Баадер и Гудрун Энсслин сразу же разыскали Ульрику Майнхоф, не на секунду не сомневаясь, что именно у неё им не будет отказано в убежище.

Как мы видим, вхождение Ульрики Майнхоф в террор было постепенным, неуверенным, можно сказать, осторожным.
Первым шагом на этом пути стало предоставление ею убежища в своей берлинской квартире скрывавшимся от федеральных правоохранительных органов Энсслин и Баадеру. Людям, которые вполне осознанно поставили себя вне закона, объявив войну всему западногерманскому обществу.
Которые, отказавшись от нормальной, полноценной жизни, обрекли себя на неминуемое уничтожение. Впустив в свой дом Андреаса Баадера и его подругу, Ульрика Майнхоф, подписала себе отсроченный смертный приговор.

Глава 5. 1970 год.

В начале марта 1970 года, Гудрун Энсслин и Андреас Баадер встретились с адвокатом Хорстом Малером, год назад защищавшим в суде Бадера. Так было положено начало РАФ. Кроме Баадера, Энсслин, Астрид Пролл и Малера, в группу вошли:
Моника Берберих (Monika Berberich), Манфред Грашоф (Manfred Grashof) и его подруга, 19-летняя Петра Шельм (Petra Schelm).

4 апреля 1970 года, Баадер арестован.
РАФ решат освободить его.
План состоял в том, что Ульрика Майнхоф, используя свой журналистский авторитет, должна убедить тюремную администрацию предоставить заключённому Баадеру возможность несколько раз в неделю, под конвоем посещать библиотеку Института Социальных Исследований, якобы для совместного с ней написания книги.
14 мая 1970 года, в 08:30 тюремная машина остановилась у Института Социальных Исследований, расположенном в одном из привилегированных районов Западного Берлина. Майнхоф уже находилась внутри.
Когда Баадер появился в читальном зале, она сосредоточенно просматривала картотеку, всем видом демонстрируя полное спокойствие. Один из охранников осмотрел помещение, тщательно проверил окна и, лишь после этого снял с заключённого наручники.
Раздался дверной звонок. 64-летний библиотекарь Георг Линке увидел на пороге двух девушек. Это были члены РАФ Ингрид Шуберт (Ingrid Schubert) и Ирен Гоердженс (Irene Goergens). Поскольку девушки не вызвали у Линке опасения, он разрешил им обождать в коридоре. Вновь раздался звонок. Библиотекарь не спеша направился к двери, однако Гоердженс и Шуберт, опередили его и открыли входную дверь, впустив своих сообщников.
В библиотеку ворвалась Гудрун Энсслин, внешность которой была сильно изменена, и мужчина в маске, в руке которого был пистолет. Линке закричал и попытался скрыться, однако мужчина выстрелил в него, смертельно ранив в печень. Шуберт и Гоердженс достали из портфелей газовые пистолеты и, налетчики уже вчетвером, ворвались главный зал. Тюремный конвой попытался оказать сопротивление. Один из охранников даже смог вырвать пистолет из руки мужчины, а второй - сорвать парик с головы Энсслин. Однако Гоердженс и Шуберт несколько раз выстрелили охранникам в лица из газовых пистолетов.

Ульрика Майнхоф и Андреас Баадер выпрыгнули в окно. Через пару секунд, разоружив охрану, за ними последовали остальные участники нападения. Они пробежали через двор и скрылись на двух машинах ожидавших за углом с включёнными двигателями.

Многие полагали, что после удачного, отчаянного освобождения Баадера группа "заляжет на дно", однако одной из отличительных черт РАФ, как раз была полная непрогнозируемость и непредсказуемость действий. Уже на следующий день члены РАФ, в том числе Ульрика Майнхоф, Хорст Малер и Андреас Баадер, средь бела совершают дерзкое ограбление “Банк фюр Индустри унд Хандель”. Они унесли с собой более 200.000 ДМ. Впоследствии эти деньги пошли на финансирование поездки двух групп РАФ на Ближний Восток.

8 июня 1970 года рафовцы по фальшивым документам выехали на Ближний Восток в в Иорданию, где располагался один из учебных центров организации Джорджа Хабаша (Dr. George Habash) “Народный Фронт Освобождения Палестины”(НФОП).
Несмотря на то, что, по большому счёту, в учебных лагерях НФОП рафовцы толком ничему не научились, вернувшись в Западный Берлин, они незамедлительно приступили к организации подпольной деятельности.

Для финансирования деятельности организации пожертвований от сочувствовавших бизнесменов было недостаточно, а “вливания” требовались более чем значительные. Баадер и Энсслин предложили самый простой, по их мнению, путь – грабить банки, тем более что опыт подобных акций в багаже организации уже имелся.

29 сентября 1970 года между 09:48 и 09:58, в течение каких-то десяти минут, боевики РАФ ограбили сразу три западноберлинских банка. Добыча в тот день составила 217.449.50 ДМ. Сумма по тем временам, просто астрономическая.

За вторую половину 1970 года боевики РАФ осуществили около 80 поджогов магазинов, общественных и государственных учреждений. Нападениям стали подвергаться объекты Бундесвера и НАТО. "Щупальца РАФ" протянулись к Дюссельдорфу, Эссену, Франкфурту, Мюнхену, Кёльну, Глодбаху. Во всех этих городах прозвучали взрывы, произошли налёты на банки и магазины.

8 октября 1970 года в управление полиции Западного Берлина поступила информация о квартире, на которой должны были встретиться Баадер, Энсслин, Малер и другие активисты организации. Ворвавшись в квартиру, полицейские не обнаружили ни Баадера, ни Энсслин. Тем не менее, в руках полиции оказались Хорст Малер, Моника Берберих, Бригитт Асдонк, Ирен Гоердженс и Ингрид Шуберт.

5 ноября 1970 года, в связи с критическим ухудшением криминальной обстановки в Западной Германии, Бундестаг принимает специальную программу, направленную на модернизацию и интенсификацию борьбы с преступностью.
Прежде всего, внимание было уделено материальному и кадровому укреплению Федерального ведомства уголовной полиции. Значительно был увеличен его штат, но самое главное, были значительно расширены полномочия. Эти меры стали приносить первые результаты.
Очередная волна арестов значительно сократила численность РАФ. Тысячи объявлений с фотографиями разыскиваемых членов РАФ, были развешаны по всему городу.

Поэтому в декабре 1970 года Ульрика Майнхоф предложила перенести базу организации из Западного Берлина в более “спокойный” Франкфурт. Сама она остригла и перекрасила волосы. Её внешность изменилась настолько сильно, что она могла, не опасаясь быть узнанной, выходить на улицу средь бела дня.

Ночью 20 декабря 1970 года Майнхоф была остановлена дорожным патрулём на контрольно-пропускном пункте. Ульрика могла не опасаться проверки, поскольку документы на машину были в полном порядке, а у неё самой было прекрасно выполненное фальшивое удостоверение личности. Вполне вероятно, что у неё просто не выдержали нервы. Она резко рванула машину с места и скрылась, чуть не сбив полицейского. Проблема заключалась в том, что Ульрика оставила в руках у полицейских фальшивое удостоверение личности. Теперь полицейским была известна ее новая внешность. На следующий же день, её фотографии были у каждого западногерманского полицейского.

Глава 6. 1971 год.

Во второй половине 1970 года РАФ обладала обширной сетью конспиративных квартир, автомобильным парком в несколько десятков машин, крупными суммами денег, оружием и фальшивыми документами. Рафовцы пользовались популярностью и поддержкой немалой части населения Западной Германии.

15 января 1971 года РАФ совершает налёт сразу на два банка в провинциальном городе Касселе. Добыча составила 114 715 ДМ.
28 января 1971 года создана специальная федеральная комиссия “Бундескриминаламт” (КРИПО).
10 февраля 1971 года на одной из улиц Франкфурта полицейский патруль остановил для проверки документов подозрительную молодую пару. Это оказались Астрид Пролл и Манфред Грашоф (Manfred Grashof). Грашоф выхватил пистолет, однако полицейские успели первыми открыть огонь. Грашоф был ранен, но террористам удалось скрыться. Спустя несколько месяцев Пролл была опознана на улице и арестована.
Почти через год, 2 марта 1972 года был арестован и Грашоф. При аресте он вновь оказал вооружённое сопротивление, тяжело ранив полицейского.
1 марта 1971 года в уголовном суде тюрьмы Моабит началось слушание по делу Хорста Малера, Ингрид Шуберт и Ирен Гоердженс.
Летом 1971 года прекратили существование “Коммуна Западного Берлина II” и “Тупамарос Западного Берлина”.
Лидеры этих организаций решили объединиться в одну организацию “Движение 2-июня”, которая до этого существовала чисто формально.
Энсслин и Баадер предложили им присоединиться к “Фракции Красной Армии”, однако это предложение сразу же было отвергнуто. Однако лидеры РАФ и “Движения 2-июня” пришли к принципиальному согласию о координации действий и об оказании друг другу всевозможной помощи в плане информации и логистики.

15 июля 1971 года КРИПО приступила к широкомасштабной антитеррористической операции “Кора”.
Более 3000 полицейских перекрыли основные трассы и самые важные улицы северных городов Западной Германии. Досмотру подвергалась каждая подозрительная машина, сотни молодых людей были задержаны и доставлены в полицейские участки для выяснения личности.

Во второй половине дня, к одному из полицейских заслонов приблизился автомобиль БМВ синего цвета, числившийся в угоне. За рулем была самая молодая участница РАФ, 19-летняя парикмахер Петра Шельм. Рядом с ней находился бывший наркоман, а ныне активный член организации Вернер Хоппе (Werner Hoppe). Когда полицейские подали знак остановиться у обочины дороги, Шельм выжав до отказа педаль газа прорвала оцепление. В погоню устремились две полицейские машины. Спустя несколько минут Шельм была вынуждена остановиться. Как только машина остановилась Хоппе выскочил и открыл стрельбу. Петра попыталась найти убежище в одном из дворов. Несколько полицейских стали преследовать ее. Как только они вошли во двор, она открыла по ним огонь из пистолета. В ответ один из полицейских дал прицельную автоматную очередь. Одна из пуль попала Петре Шельм в лицо. Она умерла мгновенно.
Смерть Петры Шельм вызвала среди западногерманской общественности бурную волну возмущения “зверской расправой".

Гамбургская прокуратура, расследовавшая инцидент, признала действия полицейского правомерными и квалифицировала их как вынужденную самозащиту. В конце июня 1971 года он был полностью оправдан.

27 июля 1972 года, Вернер Хоппе был приговорён к 10 годам тюремного заключения за покушение на жизнь полицейских и участие в террористическом сообществе.

1 сентября 1971 года стало переломным моментом в борьбе КРИПО с “Фракцией Красной Армии”. Это было связано с назначением на пост главы ведомства начальника полиции Нюрнберга, Хорста Херольда (Horst Herold).
Первым шагом Херольда стала закупка 4500 мощнейших для того времени компьютеров и создание 70 000 линий, связывающих между собой полиции 11 земель. Он установил теснейшие рабочие контакты почти со всеми полицейскими ведомствами Европы с целью обмена оперативной информацией.
“Компьютерно-аналитическая” рабочая группа стала активно собирать всевозможную информацию о террористах и сочувствовавших им элементах. Каждый предмет, любой факт, имевший хоть какое то отношение к РАФ, немедленно заносились в базу. В скором времени компьютерная база данных КРИПО включала в себя около 4,7 млн. фамилий; 2,1 млн. отпечатков пальцев и целое море другой информации.

На момент вступления Херольда на пост шефа КРИПО в этой организации работало 1113 служащих, а годовой бюджет был 54,8 млн. ДМ. За время его работы личный состав увеличился, более чем в три раза и составил 3536 служащих, а бюджет вырос в четыре раза и составил 290 млн. ДМ.
Херольд был настолько поглощён идеей покончить с РАФ, что даже старался чувствовать и думать как террористы. Шеф КРИПО нередко мог с высокой степенью вероятности предсказать, где РАФ нанесёт следующий удар.

РАФ-терроризм приобретал катастрофические масштабы. К концу 1971 года РАФ провела более 550 акций, экспроприировав при этом более 2 млн. ДМ.
В ответ на государство объявило “полицейский террор”. Систематические облавы и аресты вынудили лидеров РАФ в начале декабря 1971 года вернуться в Западный Берлин, свободный город, в котором действия полиции были ограничены многочисленными международными соглашениями.

Глава 7. 1972 год. Разгром первого поколения.

31 мая 1972 года КРИПО приступило к проведению самой грандиозной в истории Западной Германии антитеррористической операции под кодовым названием “Водный удар”.
150 000 полицейских, жандармов и агентов в штатском находились в прямом подчинении Хорста Херольда.
15000 из них были сосредоточены во Франкфурте-на-Майне, городе, который шеф КРИПО небезосновательно считал центром РАФ-терроризма.
В воздух были подняты практически все имеющиеся вертолеты.
Тысячи заграждений были возведены на автобанах, полностью парализовав автомобильное движение в стране.
Сотни бронетранспортёров блокировали улицы городов.

За несколько дней до начала операции в одно из отделений КРИПО позвонил неизвестный. Он сообщил дежурному офицеру о подозрительных молодых людях, время от времени перетаскивающих какие-то деревянные ящики и небольшие металлические контейнеры в гараже, расположенном во Франкфурте-на-Майне на Хофекштрассе.
Оперативная группа немедленно выехала по указанному адресу. Было обнаружено большое количество взрывчатки и других компонентов для изготовления взрывных устройств. Не оставалось сомнений в том, что найден один из тайных складов оружия, используемых РАФ. Полицейские решили устроить засаду, предварительно заменив взрывчатку на безопасные муляжи. КРИПО любой ценой хотела избежать погони и уличной перестрелки.
План состоял в том, чтобы дать террористам беспрепятственно войти в гараж, который должен был стать для них ловушкой. В радиусе двухсот метров вокруг гаражей было укрыто более 150 вооружённых автоматами полицейских.
1 июля приблизительно в 6:00 неподалёку от гаража остановился сиреневый “Порше”, в котором находилось трое молодых мужчин. Расстояние между ними и, залегшими на крышах соседних домов снайперами, не превышало сотни метров. Однако КРИПО крайне важно было захватить террористов живыми.
Во-первых, чтобы получить информацию о других членах организации,
а во-вторых, чтобы не превращать их в “мучеников”.
Двое мужчин вышли из машины и направились к гаражу. Сотрудники КРИПО опознали в одном из них Андреаса Баадера, несмотря на то, что он попытался изменить внешность. Второй мужчина, был так же хорошо известен полицейским. Им оказался один из старейших членов РАФ, Хольгер Клаус Мейнс.
Как только террористы скрылись за металлической дверью полторы сотни полицейских окружили гараж. “Порше” оказался зажатым в тиски полицейскими машинами.
Ян-Карл Распе, находившийся за рулём, выхватил оружие и осыпал полицейских градом пуль. Однако ни одна из них не достигла цели. Полицейские навалились на террориста и, заломив руки за спину, повалили его лицом на землю.
Двое оставшихся в гараже террористов забаррикадировались и стали отстреливаться. Полицейский броневик подъехал к единственному выходу из гаража и заблокировал его, исключив для террористов даже теоретическую возможность вырваться из окружения.
Осада велась не менее трёх часов. Судя по яростному сопротивлению, террористы вовсе не собирались сдаваться живыми. Полицейские просверлили в задней стене гаража небольшое отверстие и подвели к нему баллоны со слезоточивым газом. Это не принёсло успеха, поскольку внутри гаража был сильный сквозняк и газ вытянуло через крышу.
Пока штаб операции решал, что делать дальше, дверь гаража распахнулась и в проёме появился Баадер. В руках он держал журнал, в котором был спрятан пистолет. Снайпер, засевший в доме напротив, выстрелил в Баадера, ранив его в верхнюю часть бедра. Баадер вскрикнул и поспешно ретировался назад в гараж.
В дверном проёме появился Мейнс с поднятыми над головой руками. Полицейские приказали ему как можно дальше отойти от гаража и раздеться, после чего надели на него наручники.
Вслед за этим был предпринят на штурм гаража. Ворвавшись внутрь трое бойцов увидели лежащего на полу, истекающего кровью Баадера. Он не смог оказать ни малейшего сопротивления. У него хватило сил лишь на то, чтобы истерически кричать на полицейских: “Вы свиньи!”.
Баадер и Мейнс под усиленной охраной, были доставлены в университетскую больницу Франкфурта-на-Майне. Во время допросов они не выдали членов РАФ, остававшихся на свободе. Тем не менее, аресты продолжались.

Спустя неделю, после ареста Баадера, сотрудниками КРИПО в Гамбурге была задержана его подруга, Гудрун Энсслин. Одна из продавщиц магазина модной одежды обратила внимание на выпуклость на ее кофте, очень напоминавшую своими очертаниями пистолет. Продавщица позвонила в полицию. Прибывшие на место сотрудники КРИПО сразу опознали в покупательнице Энсслин и немедленно её задержали.

Источник: fishki.net/1309203-terroristicheskaja-organizac... © Fishki.net

9 июня 1972 года в Западном Берлине была арестована Бригитт Мохнхаупт (Brigitte Mohnhaupt), активный член РАФ. В организации она занималась логистикой. Вместе с ней, был задержан её друг, член террористической организации “Движение 2 июня”, Бернхард Браун (Bernhard Braun).
Из лидеров РАФ на свободе оставалась, только Ульрика Майнхоф. Её берлинские явки были провалены. КРИПО шла по её пятам. Ульрика и её любовник Герхард Мюллер нашли убежище в Ганновере, на квартире школьного учителя Фритца Родевальда. Подруга Родевальда позвонила в полицию и сообщила о том, что в квартире скрываются террористы.

15 июня 1972 года оперативники КРИПО окружили квартиру Родевальда.
Мюллера задержали в тот момент, когда он вышел из квартиры, чтобы позвонить из уличного телефонного автомата. Мюллер попытался достать пистолет, но полицейские сбили его с ног и мгновенно скрутили. Затем они поднялись в квартиру и тихо постучали в дверь.
На пороге появилась сама Ульрика Майнхоф. Прежде чем она успела понять, что происходит, группа захвата надела на нее наручники. В первые минуты Ульрика была потрясена и растеряна. Однако после нескольких минут слабости последовал настоящий взрыв ненависти. Истерика продолжалась до тех пор, пока её не увезли в ближайшее отделение КРИПО.

7 июля 1972 года в городе Оффенбах был задержан Ханс-Петер Конежный (Hans-Peter Konieczny). Поскольку он был новым членом РАФ и не успел совершить тяжких преступлений, КРИПО предложила ему сделку: или провести долгие годы в тюремной камере, или помочь правоохранительным органам задержать известных ему членов террористической организации.

В тот же день по указанию КРИПО Конежный связался с Ирмгард Мёллер. На встречу, куда она пришла вместе с Клаусом Янске. они и были задержаны полицией. Таким образом, к середине 1972 года “первое поколение РАФ” почти полностью оказалось за решёткой.
Хроника наиболее важных событий связанных с РАФ 1972-1977 годы.
Здесь коротко основные события связанные с РАФ в период с 1972 по 1977 год. Теракты, задержания, суд.
2 февраля 1972 года взрыв в Западном Берлине, на территории Британского яхт-клуба. Погиб пожилой немец - смотритель. Ответственность взяла на себя террористическая организация “Движение 2 июня”.
11 мая 1972 года, три взрыва на территории штаб-квартиры V Американского корпуса во Франкфурте-на-Майне. Самодельные бомбы мощностью около 80 кг тротилового эквивалента (TNT) фактически уничтожили КПП и нанесли серьёзные повреждения зданию казино.
13 американских военнослужащих получили ранения разной степени тяжести, один офицер погиб. Материальный ущерб оценивался в 1 000 000 ДМ.
12 мая 1972 года 2 взрыва в Аугсбургском управлении полиции и взрыв в Мюнхене, на автомобильной стоянке КРИПО.
15 мая в Карлсруэ взорвана машина судьи Вольфганга Будденберга, подписавшего большинство ордеров на обыски конспиративных квартир и аресты членов РАФ. Тяжело ранена жена судьи Герта.
19 мая 1972 года в Гамбурге Ульрика Майнхоф, Зигфрид Хауснер (Siegfried Hausner), Клаус Йоншке и Ильза Сташовиак (Ilse Stachowiak) оставили шесть самодельных бомб с часовым механизмом в здании местного филиала концерна “Шпрингер Пресс”
24 мая 1972 года взорваны две машины на территории Европейской штаб-квартиры американской армии в Хейдельберге. Погибли несколько военнослужащих, сверхмощное компьютерное оборудование, содержащее важнейшую военную информацию, на длительное время было выведено из строя.

Источник: fishki.net/1309203-terroristicheskaja-organizac... © Fishki.net

Ответственность взяла на себя группировка “Коммандо 15 июля” (дата смерта Петры Шелм), официально входящая в РАФ.
5 сентября 1972 года палестинской террористической организацией “Чёрный Сентябрь” в Мюнхене захвачены члены израильской олимпийской сборной. Террористы требовали немедленно выпустить на свободу 250 заключенных находящихся в израильских и европейских тюрьмах, в том числе Майнхоф и Баадера. В результате непрофессионально организованной операции немецкой полиции все 11 израильских заложников погибли.
1 марта 1973 года в столице Судана Хартуме боевики из “Чёрного Сентября” захватили посольство Саудовской Аравии. В заложниках оказалось несколько десятков человек: дипломаты и члены их семей, служащие посольства. Одно из требований: немедленно освободить лидеров “РАФ”. Список возглавляли имена Майнхоф и Баадера. Однако, понимая, что у них нет никаких рычагов давления на правительство ФРГ, террористы были вынуждены отказаться от этого требования.
10 ноября 1974 года, убийство президента Западногерманского Верховного суда, Гюнтера фон Дренкмана (Gunter von Drenkmann).
7 декабря 1974 года на железнодорожном вокзале Бремена взорвалась самодельная бомба. Тяжёлые ранения получили пятеро пассажиров.
27 февраля 1975 года впервые в Западной Германии осуществлён захват заложника – кандидата на пост мэра Западного Берлина, председателя западноберлинского отделения ХДС (Христианский Демократический Союз) Питера Лоренца (Piter Lorenz).
Похитители требовали выпустить из тюрем шестерых членов террористических организаций:
Хорста Малера, Рольфа Пола (Rolf Pohle), Рольфа Хайсслера (Rolf Heissler), Верну Беккер (Verna Becker), Ингрид Сипманн (Ingrid Siepmann) и Габриэль Крочер-Тидманн (Gabriel Krocher-Tiedmann).
В список намеренно не были включёны имена Майнхоф, Баадера и Энсслин, поскольку похитители понимали, что власти никогда не пойдут на подобную сделку. Требования удовлетворены. 3 марта 1975 года пятеро заключённых (Малера отказался от участия в сделке) вылетели в Аден, столицу Южного Йемена. На следующий день освобожден Питер Лоренц.
6 марта 1975 года возле парижского офиса “Шпрингер Пресс” сработало мощное взрывное устройство, практически полностью уничтожившее помещение. Это было первое серьёзное выступление “Второго поколения РАФ”. Как выяснилось позже, во главе возрождённой “Фракции Красной Армии” стал один из бывших адвокатов РАФ, Зигфрид Хааг
24 апреля 1975 года, шестеро вооружённых пистолетами и ручными гранатами М-26 (американского производства) членов РАФ захватили посольство ФРГ в Швеции.
11 заложников, в том числе военного атташе барона фон Мирбаха (Baron von Mirhbach) и посла Дитера Стекера (Diter Stoecker).
Одно из требований – освобождение лидеров РАФ. До штурма дело не дошло. Из-за неосторожного обращения террористов со взрывчаткой в захваченном помещении произошел мощный взрыв и пожар. Один террорист погиб, остальные арестованы.
13 сентября 1975 года взрыв на главном железнодорожном вокзале Гамбурга.
6 октября 1975 года вновь теракт, на этот раз в Нюрнберге.
12 ноября 1975 года мощный взрыв в Кёльне.
21 декабря 1975 года шесть террористов вооружённых автоматическим оружием и гранатами в главе с Карлосом-Шакалом захватили штаб-квартиру ОПЕК в Вене. В этот момент в здании находился 81 делегат, в том числе 11 министров стран экспортёров нефти.
Одним из требований было немедленное освобождение лидеров РАФ: Баадера, Майнхоф, Энсслин и Распе.
Правительство ФРГ заняло жесткую позицию. После того, как из Западной Германии пришёл категорический отказ, Карлос не стал настаивать.
В обмен на 41 заложника террористам было позволено вылететь в Алжир.
23 декабря, после получения выкупа в 50 миллионов долларов США, остальные заложники были брошены в пустыне, а террористы сдались алжирским властям и попросили политического убежища.
29 декабря их просьба была удовлетворена и они почти сразу вылетели в Ливию.

26 сентября 1972 года в ФРГ было создано спецподразделение, получившее название “ГСГ-9” (Grenzshutzgruppe – 9).

Лидеры РАФ в заключении
Ввиду чрезвычайной опасности арестованных членов РАФ для них были созданы особые условия содержания. Они содержались под постоянным наблюдением в одиночных, звуконепроницаемых камерах, свет в которых не выключался 24 часа в сутки. Они не могли поддерживать связь друг с другом и с внешним миром. Только адвокатам было позволено вступать в контакт с ними. Единственное послабление, на которое согласилась судебная палата, это предоставить заключённым раз в две недели получасовые свидания с родственниками. Эти встречи должны были проходить в присутствии двух сотрудников тюремной администрации.

Особое внимание уделялось изоляции рафовцев от других заключённых. Тюремная администрация должна была строго следить за тем, чтобы соседние камеры оставались пустыми. Тюремная администрация стремилась свести к минимуму число охранников, вступавших в контакт с заключёнными - членами РАФ.
Смена белья, постели и туалетных принадлежностей происходила без присутствия заключённого. Когда по тюремному коридору проводили другого арестанта, у двери камеры, в которой содержался член РАФ, обязательно должен был становиться охранник. По нескольку раз день в камерах проводились обыски. На прогулки рафовцы выводились по одиночке в сопровождении двух вооружённых охранников, один из которых имел при себе рацию.
При любом выходе из камеры до возвращения в нее заключенный должен был находиться в кандалах и наручниках.
В то время как другим заключённым позволялось посещение тюремной церкви, членам РАФ в этом было отказано.
Условия содержания были настолько тяжёлыми, что в правозащитную лексику, даже было введено специальное понятие – “Isofolter”, то есть “Белая пытка”.

Источник: fishki.net/1309203-terroristicheskaja-organizac... © Fishki.net

В наиболее тяжёлых условиях содержались Ульрика Майнхоф и Астрид Пролл. Они стали первыми из РАФ-заключённых, испытавшими на себе систему “Мёртвых коридоров” (иначе “Мёртвый тракт”). Это когда на каждом этаже содержится лишь один арестант. Камеры над и под камерой заключенного также пустые. Человек, проведший некоторое время в “Мёртвом тракте” чувствовал себя буквально погребенным заживо.
17 января 1973 года заключённые - члены РАФ начали коллективную “сухую” голодовку, требуя отмены системы “мёртвых коридоров”. Многочисленные правозащитные организации провели по всей Западной Германии акции протеста, направленные против применения “сенсорной пытки”. Власти вынуждены были временно отступить.

9 февраля 1973 года Ульрика Майнхоф после восьмимесячного пребывания в “мёртвом тракте” была переведена в одиночную камеру тюрьмы Кёльн-Оссендорф.

8 мая 1973 года 80 заключённых объявили о начале второй бессрочной “сухой” коллективной голодовки.
В первую очередь они потребовали:
• Признать их политзаключёнными и уравнять в правах с остальными арестантами.
• Предоставить свободный допуск к информации, включая оппозиционные СМИ.
• Отменить систему “мёртвых коридоров”.
13 сентября 1974 года началась третья коллективная голодовка заключенных.
Основные требования сводились к объединению всех заключённых в большие группы. Единственный, кто отказался участвовать в ней, был Хорст Малер. Он заявил о том, что более не считает себя членом РАФ, поскольку организация не получила широкой поддержки масс. Малер объявил себя приверженцем маоистского крыла НПК (Немецкая Коммунистическая Партия).

Суд
2 октября 1974 года пяти лидерам РАФ: Андреасу Баадеру, Гудрун Энсслин, Ульрике Майнхоф, Яну-Карлу Распе и Хольгеру Клаусу Мейнсу были предъявлены обвинения в 5 убийствах, 55 покушениях на жизнь, 6 взрывах, а так же многочисленных поджогах и угонах автомобилей.
Это были весьма приблизительные цифры, не отражавшие истинных масштабов террористической деятельности “Фракции Красной Армии”. Обвинение строило свою работу, лишь на полностью доказанных преступлениях. По некоторым оценкам, рафовцы совершили более 100 покушений на жизнь, окончившиеся 29 смертными исходами, более 70 человек получили тяжёлые ранения во время взрывов, организованных РАФ весной 1972 года.

13 января 1976 года, после нескольких месяцев предварительных слушаний в “Зале многоцелевого использования” тюрьмы Штаммхайм официально начался суд над лидерами РАФ.

Андреас Баадер, Ульрика Майнхоф, Гудрун Энсслин и Ян-Карл Распе сразу же признали своё членство в “городской партизанской группе” “Фракция Красной Армии” и согласились взять на себя всю полноту “политической ответственности” за деятельность организации.

Заключённых РАФ развели по разным тюрьмам.
Баадер содержался в тюрьме Швальмстадт,
Хольгер Клаус Мейнс в Виттлиш,
Гудрун Энсслин в Эссене,
Ирмгард Мёллер в Растатт.
Герхард Мюллер был помещён в гамбургскую тюрьму,
Ян-Карл Распе и Астрид Пролл в тюрьму Кёльн-Оссендорф.
В той же тюрьме, но в другом крыле, ожидала начало судебного процесса Ульрика Майнхоф.

Источник: fishki.net/1309203-terroristicheskaja-organizac... © Fishki.net

Ульрика Майнхоф так описала свои ощущения после более полугодового нахождения в “Мёртвом тракте”:
“…Впечатление, как будто комната едет. Ты просыпаешься, открываешь глаза, и чувствуешь, как едут стены. Вечером, когда солнце светит под потолком, они внезапно останавливаются. С этим ощущением невозможно бороться, невозможно понять, от чего тебя всё время трясёт – от жары или от холода. Для того чтобы разговаривать нормальным голосом, приходится кричать. Всё равно получается какое-то ворчание – создаётся впечатление, что ты глохнешь. Произнесение шипящих согласных становится непереносимым. Охранники, посетители, двор для прогулок – всё это видишь, словно через полиэтиленовый пакет. Головная боль, тошнота.
Больше нельзя контролировать построение предложения, грамматику, синтаксис. При письме - две строчки, при написании второй, уже не помнишь, что было в первой. Неистовая агрессивность, которой нет выхода. Это самое страшное. Ясное сознание того, что у тебя нет ни малейшего шанса на существование, и не возможно ни с кем поделиться – во время посещений ты ничего толком не можешь произнести. Визиты не оставляют после себя ничего. Через полчаса невозможно вспомнить, было ли посещение сегодня или неделю назад. Чувствуешь себя так, словно с тебя сняли кожу…”.

Для западногерманских властей, так же как и для средств массовой информации Майнхоф была одной из ключевых фигур организации. Быть может именно по этой причине условия её содержания были наиболее жестокими.

Однако какова истинная роль Ульрики Майнхоф? Была ли она лидером организации?

Безусловно, она входила в ядро РАФ, состоявшее из 10 – 12 человек, но истинным лидером была не она, а Гудрун Энсслин.
Ошибочное представление возникло, в первую очередь, из-за названия организации – “Банда Баадер-Майнхоф”. Однако сами рафовцы никогда не признавали этого названия. Оно появилось с лёгкой руки СМИ после того, как Ульрика устроила побег Баадеру. Многие искренне считали, что Майнхоф и Баадер - любовники.

Истинную роль Гудрун Энсслин стали понимать только в 1975 году. До этого она находилась в тени “славы” Ульрики Майнхоф, которая в действительности даже теоретически не могла претендовать на роль лидера террористической организации из-за постоянно мучивших её сомнений.
В то же время, гиперактивные Баадер и Энсслин были лидерами от природы, они и взяли на себя эту роль в РАФ.

Ульрика Майнхоф была словно зажата в тесных границах, отведённых ей Энсслин и Баадером. Вместе с тем, не стоит преуменьшать ее роль. Именно широкая популярность Майнхоф как талантливой журналистки сделала “Фракцию Красной Армии” известной не только в Германии, но и далеко за её пределами. Своими политическими манифестами, в которых раскрывались цели и мотивы террористической деятельности, она создавала идеологической фундамент РАФ.

4 мая 1976 года, на 106 день судебного слушания после длительного перерыва Ульрика Майнхоф вновь появилась в зале суда. Многие из тех, кто находился в тот день в зале, заметили, что она была явно в подваленном состоянии. Сидя на скамье подсудимых рядом с Гудрун Энсслин, Андреасом Баадером и Яном-Карлом Распе, она даже не взглянула в их сторону. По всей видимости, Ульрика находилась в состоянии тяжелейшей депрессии. Даже неискушённому человеку было ясно, что она уже не является частью “ядра” РАФ. Майнхоф пробыла в зале суда около 15 минут, после чего, вернулась в свою камеру, чтобы больше никогда из неё не выйти.

В последние месяцы между ней и другими лидерами РАФ произошёл серьёзный раскол. Особенно напряжённо у неё складывались отношения с Гудрун Энсслин. Члены “Фракции Красной Армии”, как находящиеся в подполье, так и на скамье подсудимых, стали просто игнорировать Ульрику. Особенно больно её задело то, что известный философ Жан Поль Сартар, посетивший в тюрьме Андреаса Баадера, не нашёл времени на встречу с ней.

Источник: fishki.net/1309203-terroristicheskaja-organizac... © Fishki.net

“Движение 2 июня” потребовав освобождение “предателя Малера”, даже не упомянуло её имени.
Она писала Баадеру и Энсслин длинные послания, которые никто не принимал всерьёз.
Однажды Гудрун Энсслин удостоила Ульрику своим вниманием, прислав короткую записку, в которой говорилось, что она всем надоела, и все РАФ-узники считают её самым бесполезным членом организации. И, вообще, она не имеет никакого морального права считать себя членом “семьи”.
Складывалось впечатление, что страдания Майнхоф доставляли удовольствие другим заключённым, являясь единственным развлечением в изолированной тюремной жизни.

Чтобы понять, что же на самом деле происходило в душе Ульрики Майнхоф, следует в очередной раз вернуться в её прошлое. Стоит отметить, что, несмотря на тяжёлое детство, отравленное нацизмом, Ульрика росла в тёплой атмосфере любви и взаимной нежности. Сколько она себя помнила, вокруг неё постоянно был замкнутый круг людей, не позволявший жестокому миру ворваться в её жизнь. Отец, мать, Ренат Римек, сестра, друзья, товарищи по работе и политической борьбе. Все они представляли собой “семью”, вне которой, Ульрика не мыслила своего существования. Она была слишком социальной натурой, не способной к нормальной, полноценной жизни вне поддержки близкого круга - “семьи”, во многом компенсирующей её внутреннюю неуверенность в себе.

Решив порвать с прошлой жизнью, Ульрика нашла себе новую “семью” в лице Малера, Энсслин, Баадера и Распе - людей органически неспособных к нормальной социальной жизни. Не имея ни интеллектуальной опоры, ни личного счастья, она попала под влияние людей, которые могли лишь временно сгладить её внутреннюю боль.
Это было как действие наркотика, от которого уже не получаешь былого удовольствия, но уже и не можешь без него жить. Это уже не была жизнь, это было постоянное бегство от боли.
Присоединившись к этим людям, Ульрика Майнхоф уже не могла их покинуть, хотя бы потому, что боялась остаться один на один сама с собой и отвергнутым ею миром.

Как минимум на десять лет старше других членов организации, она имела за плечами гораздо больший жизненный опыт. В ней не было ни корысти, ни властности, ни деспотизма. Быть может, именно по этой причине Майнхоф, вместо того, чтобы стать “королевой бандитов-бунтарей”, стала “их матерью”. Для неё члены организации были не только соратниками по “революционной борьбе”, но и любимыми “детьми”, которыми она искренне восхищалась за их неприятие здравого смысла, отрицание любой формы компромисса, за полное отсутствие практичности и реалистичности.

Именно благодаря популярности Ульрики Майнхоф, РАФ стала самой известной террористической организацией Западной Европы. Уже только этот факт должен был укрепить её внутренние позиции. Без её популярности и “идеологической поддержки” РАФ так и осталась бы банальной бандитской группировкой. Однако, все что она сделала для организации не было по достоинству оценено ни товарищами, ни “сочувствующими”. Всё жертвы, которые она принесла на алтарь “революционной борьбы” были напрасны. Среда, в которую она окунулась, не была способна на благодарность. Майнхоф, пока было возможно, откровенно использовали, а затем, когда надобность в этом отпала, отшвырнули, как в своё время основателя “Фракции Красной армии” Хорста Малера.

Судя по всему, в последние месяцы Ульрика Майнхоф была явно в невменяемом состоянии. Она практически не интересовалась ходом судебного процесса. Отказалась от встреч со своими адвокатами, близкими и друзьями. В прошлом блистательная журналистка, желанный гость любого европейского телеканала, начинала полностью деградировать как личность, перестав следить за своей внешностью и элементарной гигиеной.

8 мая 1976 года в 22:00 Ульрика Майнхоф была найдена повешенной в своей камере № 719.
По официальной версии, вечером, после очередного обхода она разорвала полотенце на узкие полоски и, сплетя из них верёвку, покончила жизнь самоубийством, повесившись на оконной решётке.

11 мая 1976 года по просьбе сестры Ульрики было произведено вскрытие тела для проведения посмертной экспертизы. Доктор Вернер, руководивший экспертной комиссией, постановил, что результаты вскрытия не дают никаких оснований полагать, что на смерть Ульрики Майнхоф повлияли посторонние факторы. Следовательно – речь идёт о типичном случае самоубийства заключённого. Тем не менее, выводы экспертизы, почти сразу же были подвергнуты сомнению.

По мнению независимой медицинской комиссии британских врачей возникло слишком много вопросов, ставящих под сомнение самоубийство заключённой Майнхоф.
Приток крови к голове. Вывих шейных позвонков и т.д. Все эти признаки самоубийства через повешение отсутствовали.
Настораживало и то, что независимой комиссии было отказано в проведении специальной экспертизы позволяющей определить, в какой именно момент наступила смерть. Иными словами, была ли Ульрика Майнхоф жива, когда на её шее затянулась петля, или её голову просунули в петлю уже после смерти?

Не было найдено предсмертного письма. Всё, кто были близко знакомы с Ульрикой, в один голос утверждали, что она никогда бы не ушла из жизни, не оставив после себя последнего послания. Для неё добровольный уход из жизни должен был стать актом протеста.

Было также непонятно, как она дотянулась до окна, находившегося под самым потолком, в четырёх метрах от пола, чтобы укрепить на решётке верёвку. Даже встав на табурет, она вряд ли смогла бы без посторонней помощи просунуть голову в петлю. Кроме того, самодельная верёвка была непрочной и едва удерживала тело. В момент соскакивания с табурета, она непременно разорвалась бы.

Церковь отказалась признать Ульрику Майнхоф самоубийцей и похоронила её внутри кладбищенской ограды. На похоронах, которые прошли в субботу 15 мая 1976 года в 10:00 на евангелическом кладбище св. Троицы в западноберлинском районе Альт-Мариендорф, присутствовало около 4500 человек, многие из которых, опасаясь преследований властей, были в масках. Они несли плакаты: “Ульрика Майнхоф, мы будем за тебя мстить!”.

Ни Ренат Римек, ни дочери Ульрики на ее похоронах не появились.

Источник: fishki.net/1309203-terroristicheskaja-organizac... © Fishki.net

26 июня 1976 года группа боевиков палестинской террористической организации “Народный Фронт Освобождения Палестины” и западногерманских групп “Революционные ячейки” и “Движение 2 июня” захватила пассажирский лайнер авиакомпании “Air France”, следовавший маршрутом Париж - Тель-Авив.
В угандийском аэропорту Энтеббе, террористы, отобрав в заложники израильтян членов экипажа ( оставшихся в заложниках добровольно) отпустили остальных. После чего выдвинули условие: в течение 48-ми часов освободить большое число террористов, находящихся в израильских и европейских тюрьмах. В числе тех, чьего освобождения добивались угонщики, было и 6 имён западногерманских заключённых. Члены РАФ:
Ингрид Шуберт, Ян-Карл Распе, Вернер Хоппе, РАФ и “Движения 2 июня”: Фритц Тойфель, Инг Витт и Ральф Рейндерс.
Несмотря на огромное расстояние (свыше 4000 километров) и поддержку террористов угандийским режимом диктатора Иди Амина Дада Уме (Idi Amin Dada Umeh), израильский спецназ провёл беспрецедентную антитеррористическую операцию.

7 июля 1976 года из западноберлинской тюрьмы высокой надёжности сбежали несколько опаснейших террористов.
Моника Берберих (РАФ) и трое членов “Движения 2-июня”: Габриэлла Роллник, Инга Витт и Джулиан Пламбек, напали на охрану, обезвредили ее и, перебравшись через тюремную стену, совершили побег. Однако, уже спустя пару недель, во время полицейского рейда Берберих вновь была арестована.
В конце ноября 1976 года во Франкфурте был арестован лидер “Второго поколения РАФ”, вдохновитель и организатор большинства терактов последних лет, включая захват посольства ФРГ в Стокгольме, адвокат Зигфрид Хааг.

30 июля 1977 года. Попытка похищения Юргена Понто (Jurgen Ponto), главы Дрезденского банка (второго по величине в ФРГ) банка закончилась его убийством.

25 августа 1977. Попытка "ракетной атаки" здания федеральной прокуратуры в Карлсруэ. 42 ракеты были вмонтированы в обычные водопроводные трубы и снабжены специальным устройством, которое позволяло поочередно запустить их после того, как сработает часовой механизм. Для осуществления акции была силой захвачена одна из квартир в многоэтажном доме напротив здания прокуратуры. Выставив таймер, террористы, покинули квартиру, оставив на полу перепуганных, связанных престарелых хозяев. Благодаря низкому профессионализму “конструктора” устройство запуска не сработало. Хозяевам удалось освободиться и вызвать полицию. Прибывшие на место сапёры обезвредили ракетную установку.

Приговор

28 апреля 1977 года был зачитан приговор.
Андреас Баадер, Гудрун Энсслин и Ян-Карл Распе были признаны виновными по всем пунктам обвинения.
Им инкриминировалось 4 преднамеренных убийства, 34 покушения на убийства, а так же обвинение в организации “криминального сообщества”. Все обвиняемые были приговорены к пожизненному заключению.
2 июня 1977 года, был зачитан приговор суда другим членам РАФ.
Манфред Грашоф и Клаус Йоншке были осуждены на пожизненное заключение.
Вольфганг Грундманн получил четыре года тюрьмы.
20 июля Лутц Тауфер, Бернхард-Мария Рисснер, Карл-Хайнс Деллву и Хана-Элиза Краббе, участвовашие в захвате посольства ФРГ в Стокгольме, были осуждены на два пожизненных заключения каждый.

Ещё в конце мая было принято решение превратить штутгартскую тюрьму Штаммхайм в “место особого содержания” РАФ-заключённых.
Отдельное крыло особой надёжности было подготовлено к приёму осуждённых рафовцев со всей страны.

В конце июня в Штаммхайме были собраны главные заключённые: Баадер, Энсслин, Распе, Герхард Мюллер, Ингрид Шуберт. Позже к ним присоединилась Верена Беккер, член “Движения 2 июня”, арестованная вместе с Гюнтером Зонненбергом 3 мая.

Основная задача тюремной администрации состояла в том, чтобы исключить любые контакты между рафовцами и изолировать их от остальных заключённых, Фактически это означало похоронить лидеров РАФ заживо.

Источник: fishki.net/1309203-terroristicheskaja-organizac... © Fishki.net

Ого!!! Зашел фоты посмотреть с отпуска, а тут РАФ))

Hirato_san, фоты будут, чуть позже.